Эта гармония для меня остаётся скрытой. Я могу различить лишь одно чрезвычайное событие, следующее за другим, как волна бежит за волной, только один огромный факт, из которого, поскольку он уникален, нельзя вывести никакого обобщения, но лишь одно надёжное правило для историка: в эволюции человеческих судеб усматривается игра случайного и непредвиденного. Это не доктрина цинизма и отчаяния. На скрижалях истории факт прогресса запечатлён чётко и внушительно, но прогресс не является законом природы. Знания, приобретённые одним поколением, могут быть потеряны следующим. Мышление людей может пойти по таким каналам, которые ведут к катастрофе и варварству».
Таким образом, по-видимому, имеются две исторические школы: одна считает, что история подчиняется законам и имеет смысл, другая это отрицает.
Как учёный, я привык искать в явлениях природы регулярность и закономерность. Я прошу читателя терпимо отнестись к тому, что данную проблему я рассматриваю с этой точки зрения, однако способом, совершенно отличным от того, которым пользовались Шпенглер и Тойнби.
Заря новой исторической эпохи, например переход от античности к средневековью, по-видимому, была не замечена теми, кто жил в то время. Всё шло без скачков, жизнь сына ненамного отличалась от жизни отца. Это историки разделили прошлое на периоды и эпохи, чтобы как-то проложить себе путь в хаосе событий. Даже начало научно-технического периода, в котором мы живём теперь, было медленным процессом, растянувшимся более чем на сто лет и едва ли замеченным современниками.
Но сегодня вещи, по-видимому, меняются быстрее. За каких-то несколько лет было открыто нечто новое, что преобразует нашу жизнь. Это новое содержит в себе одновременно и страшную угрозу и ослепительную надежду: угрозу самоуничтожения человеческого рода и надежду на земной рай. И это не откровения религиозных пророков или мудрецов-философов, отнюдь нет, эти две возможности даны человечеству наукой, представляющей результат наиболее трезвой деятельности разума. Угроза уничтожения, в частности, была продемонстрирована на примерах Хиросимы и Нагасаки, хотя атомные бомбы, сброшенные на эти города, были детскими игрушками по сравнению с термоядерным оружием, разработанным с тех пор.
Я не принимал никакого участия в разработке ядерной физики, но знаю о ней достаточно, чтобы уяснить, что она означает не многократное увеличение разрушительной мощи, а радикальное и стремительное изменение ситуации. Запас атомных и водородных бомб в США и России, вероятно, достаточен, чтобы стереть с лица земли все крупные города в обеих странах и, кроме того, наверное, все остальные центры цивилизации. Но готовятся или, должно быть, уже готовы к применению гораздо худшие сюрпризы: кобальтовая бомба, например, которая порождает радиоактивную пыль, способную распространиться на большие районы и убить в окрестности всё живое. Особенно зловещи последствия облучения на неродившиеся поколения: возможно возникновение мутаций, которые могут привести человеческий род к вырождению. Последние применения ядерной физики — производство энергии, получение изотопов для медицины и техники — могут действительно стать благодеянием в будущем, но только если оно есть, это будущее. Мы находимся на распутье, в такой ситуации, с которой человечество ещё не сталкивалось.
Эта ситуация — «быть или не быть» — представляется, однако, симптомом состояния нашего умственного развития. Мы должны вникнуть в более глубокие причины дилеммы, перед которой оказался человек.
Главная причина проистекает из открытия того факта, что материя, из которой состоим мы и все вещи вокруг нас, не есть что-то твёрдое и неразрушимое, напротив, она неустойчива и взрывоопасна. Мы буквально сидим на пороховой бочке. Конечно, эта бочка имеет довольно крепкие стенки, и нам потребовалось несколько тысяч лет для того, чтобы просверлить в ней отверстие. Но сегодня мы это сделали и в любой момент по собственной воле можем взлететь в небеса. Эта опасная ситуация отражает фактическое положение дел. Ниже я вернусь к научной стороне проблемы и опишу её в строгих терминах. Но сейчас я хочу обсудить, можно ли было оставить бочку в покое и мирно сидеть на ней, не заботясь о её содержимом. Или — если не пользоваться этой метафорой — не могло бы человечество жить и процветать, не исследуя строения материи и избежав таким образом опасности самоуничтожения?
Ответ на этот вопрос предполагает определённую философию истории. Поскольку я едва ли могу претендовать на глубокие познания в этой области, я попытаюсь подойти к искомому ответу, пользуясь методами, свойственными учёному-естественнику.