Конечно, среди физиков есть и такие, которые почувствовали вкус власти, и она им понравилась, — это честолюбцы, пожелавшие сохранить своё влиятельное положение, приобретённое ими во время войны. Но я думаю, что, в общем, идеал политики без применения силы встретит меньше сопротивления со стороны учёных, чем со стороны других общественных групп. Даже честолюбивые учёные с мировым именем были бы удовлетворены ролью руководителей больших проектов — разработок прикладного характера. Рассмотрение последствий появления такого типа людей для развития самой науки выходит за рамки моей темы. Я хотел лишь выразить моё личное мнение, которое заключается в том, что с позиций фундаментальных исследований появление подобных учёных было бы плачевным и даже гибельным.
В такой обстановке едва ли можно ожидать нового Эйнштейна. С другой стороны, вмешательство учёных в политику и вопросы управления представляется мне преимуществом, потому что учёные менее догматичны и более склонны обсуждать спорные вопросы, чем люди, искушённые в праве или классических языках и литературе.
Позвольте мне привести здесь один пример из личного опыта.
В июле 1955 года в Линдау (Боденское озеро) проходил ежегодный съезд лауреатов Нобелевской премии — химиков и некоторых физиков, на котором обсуждались научные проблемы. Отто Ган, Вернер Гейзенберг и я представили съезду декларацию (Майнауская декларация), составленную нами в сотрудничестве с некоторыми учёными разных стран. Этот документ отмечал опасности нынешней ситуации и требовал запрещения войны. Большинство участников сразу согласились с ним, но некоторые сомневались. Однако в конце концов и они также согласились с нашими доводами и подписали декларацию вместе с остальными.
Точно такие же возражения делаются всюду, где война оставила тяжёлые раны, где границы передвинуты, а часть населения принуждена покинуть свой край, как, например, в Юго-Восточной Азии, Корее, Германии. Я испытал на себе, что значит быть жертвой политического преследования. Мне разрешили вернуться на родину, в ФРГ, но моя подлинная родина, Силезия, теперь часть Польши. Это мучительная потеря, но таково было веление судьбы. Пытаться силой изменить положение невозможно, так как это может привести к ещё худшим последствиям и, весьма возможно, к всеобщему уничтожению. Нам необходимо научиться ограничивать себя, нам следует ввести в обиход взаимопонимание, терпимость и желание прийти на помощь, мы должны отказаться от угроз и применения силы. Если этого не произойдёт — конец цивилизованного человека не за горами.
Думаю, что Бертран Рассел был прав: у нас есть выбор только между сосуществованием и несуществованием. Позвольте мне в заключение привести следующие его слова: «В течение бесчисленных веков Солнце вставало и садилось, Луна прибывала и убывала, звезды светили в ночи, но только с появлением Человека эти явления были поняты. В огромном мире астрономии и в малом мире атома Человек раскрыл секреты, которые считались непостижимыми. В искусстве, литературе и религии некоторые люди показали такие возможности сублимации чувств, которые делают всех людей достойными сохранения их биологического вида. Неужели всему этому должен прийти страшный банальный конец потому, что думать о Человеке, а не об интересах той или иной группы людей способны лишь немногие? Неужели род человеческий настолько беден мудростью, так не способен к бескорыстной любви, так глух даже к простейшему зову самосохранения, что последним доказательством его глупости должно стать уничтожение всякой жизни на нашей планете? И — оттого, что исчезнут не только люди, но и звери, и растения, которых никто не может обвинить в коммунизме или антикоммунизме, — я не могу поверить, что такой конец неизбежен».
Если мы все откажемся верить в это и будем действовать, такого конца не будет.
Глава 2. Человек и атом
Прежде чем перейти к сути этой темы, позвольте сказать несколько слов о себе и об атоме. Мы — атом и я — были дружны до самого последнего времени. Я видел в нём ключ к глубочайшим тайникам природы, и он открыл мне величие творения и Творца. Он дал мне возможность заниматься интересными исследованиями и преподаванием и обеспечил средствами к жизни. Но теперь он стал источником глубокой печали н опасений как для меня самого, так и для каждого человека.
Со времени уничтожения Хиросимы и Нагасаки атом стал чудовищем, угрожающим уничтожить и нас. Мы сами вызвали духа, который какой-то миг нам верно служил, но теперь вышел из повиновения. Как это случилось? Разве нельзя было предвидеть, что созданное нами существо когда-нибудь перерастёт нас и станет опасным? Не лучше ли было не иметь с ним никакого дела? Или ещё в нашей власти приручить его и использовать в качестве слуги?