Излучение — например, луч света или электронный луч в катодно-лучевой трубке — может быть описано либо в волновой, либо в корпускулярной трактовке как последовательность волн или как поток корпускул соответственно. Совместимость этих, казалось бы, противоречивых описаний обеспечивается тем фактом, что каждое из них покоится на одной строго корректной математической теории. Для объяснения этой ситуации великий датский физик Нильс Бор ввёл понятие «дополнительность». Оно применимо к двум различным аспектам одной и той же физической ситуации, из которых каждый полезен для её интуитивного понимания. Однако во всем своём многообразии процесс может быть понят только с помощью математической теории.
Бор обобщил этот эпистемологический урок природы в принципе дополнительности. Существует много областей человеческой мысли, где один и тот же факт можно рассматривать в различных, но взаимно дополняющих аспектах. Например, в биологии физико-химические методы применяются для исследования живых организмов, но ни один биолог не откажется от описания процессов жизни на совсем ином языке, который оперирует такими понятиями, как цель, порядок, эволюция.
Обе формы описания могут быть использованы одновременно, если учитывать границы их применимости: чем глубже ведётся физико-химический анализ биологического процесса, тем больше возмущений вносится в этот процесс, а это означает, что механизм жизни не может быть полностью воссоздан, так как процесс исследования уничтожил бы саму жизнь.
Наиболее смелым приложением идеи дополнительности является решение Бором древней проблемы необходимости и свободы. Мы верим в законы природы и надеемся, что они действительны в повседневной жизни. Но мы, люди, являемся частью природы и подчинены её законам. Поэтому наши действия должны быть предопределены в той же мере, как и любой естественный процесс. Однако мы считаем себя существами, способными формировать мнения и действовать на основе свободных решений, поэтому мы судим о человеческих действиях, называя их хорошими или плохими, справедливыми или несправедливыми. Как же мы можем так поступать, если каждое человеческое действие есть ни что иное, как часть предопределённого автоматического процесса? Противоречие представляется неразрешимым. Казалось бы, существуют только две возможности: либо надлежит верить в детерминированность и считать свободную волю субъективной иллюзией, либо стать мистиком и считать открытие законов природы бессмысленной интеллектуальной игрой. Метафизики старых школ прокламировали ту или иную доктрину, но обыкновенные люди всегда принимали двойственную природу мира. Боровская идея дополнительности есть оправдание поведения обыкновенного человека, поскольку она сосредоточивает внимание на том факте, что даже такая точная наука, как физика, была вынуждена использовать взаимно дополняющие (комплементарные) описания, которые дают верный образ мира только в том случае, если они сочетаются.
Я убеждён, что Бор прав, и поэтому не боюсь признать, что некоторые стороны человеческой истории управляются законами, и в то же время говорю об ответственности и вине.
С этим физико-философским отступлением я возвращусь теперь к тем современным событиям, которые произошли в результате столкновения атомной науки и политики.
В годы, последовавшие за первым атомным взрывом, союз, направленный против Гитлера, распался и между двумя группами стран, обычно называемыми Востоком и Западом, началась холодная война.
Насколько мало суть научного знания проникла в сознание людей, показал период, последовавший сразу после конца войны. Многие американские политические деятели верили, что техническое преимущество Запада может быть сохранено в условиях секретности. В результате этого в странах Запада стали чиниться препятствия развитию собственных исследований, а начавшаяся «охота на ведьм» поставила под угрозу гражданские свободы, завоёванные народами этих стран. Ничто не могло помешать Советскому Союзу воссоздать уже известное явление природы и использовать его технически. Взрыв первой советской урановой бомбы в 1949 году положил конец американской монополии, а когда началась разработка водородной бомбы, русские поравнялись с Западом.