Итак, хотя я не мог возвести Райчандбхая на престол моего сердца в качестве гуру, он неоднократно, как увидите, направлял меня и помогал мне. Три современника оказали сильное влияние на мою жизнь: Райчандбхай – непосредственным общением со мной, Толстой – своей книгой «Царство Божие внутри нас» и Раскин – книгой «У последней черты». Но о них я скажу ниже.
II. Как я начал жизнь
Старший брат возлагал на меня большие надежды. Он страстно желал богатства, известности и славы. У него было благородное, чересчур доброе сердце. Это качество в сочетании с простотой привлекало к нему многих друзей, и с их помощью он надеялся обеспечить меня клиентами. Он надеялся, что у меня будет громадная практика, и в расчете на это чрезмерно увеличил домашние расходы. Он прилагал все старания, подготовляя сферу для моей деятельности.
Гроза, разразившаяся в касте в связи с моим отъездом за границу, все еще не утихла. Члены касты разделились на два лагеря: одни из них сразу же вновь признали меня, другие не были склонны допускать в касту. Для того чтобы польстить первому лагерю, брат повез меня в Насик, где я омылся в священной реке, а вернувшись в Раджкот, он дал обед в честь касты. Мне все это не нравилось. Но любовь брата ко мне была безгранична, а моя преданность ему – под стать этой любви, и поэтому я механически выполнял все его желания, принимая его волю как закон. Таким образом, беспокойства, связанные с возвращением в касту, остались позади.
Я никогда не пытался искать доступа в секту, не захотевшую принять меня, не было у меня и обиды на руководителей этой секты. Некоторые из них относились ко мне с неприязнью, но я щепетильно старался не задеть их чувства, уважая предписания касты об отлучении. Согласно этим предписаниям никто из моих родственников, включая тестя и тещу, и даже сестру и зятя, не должен был принимать меня; и я не позволил себе даже выпить воды в их доме. Они были готовы тайно обойти запрещение, но мне было не по душе делать тайно то, чего я не мог сделать открыто.
Своим поведением я ни разу не подал касте повода причинить мне беспокойство; мало того, я не испытывал ничего, кроме привязанности и великодушия со стороны основной части секты, которая все еще смотрела на меня как на отлученного. Мне даже помогали в моей работе, не ожидая, что я сделаю что-нибудь для касты. Я убежден, что все это добро – следствие моего непротивления. Если бы я шумно добивался приема в касту, пытался разбить ее еще на несколько лагерей, провоцировал бы членов касты, они наверняка отплатили бы мне тем же, и, вместо того чтобы остаться в стороне от бури, я, вернувшись из Англии, оказался бы в водовороте страстей, и, возможно, мне пришлось бы обманывать и лицемерить.
Мои отношения с женой были все еще не такими, как мне хотелось. Пребывание в Англии не излечило меня от ревности. Я по-прежнему был привередливым и подозрительным, и поэтому все мои благие намерения оставались невыполненными. Я решил, что жена должна научиться читать и писать и что я буду помогать ей в ее занятиях; но моя страсть мешала нам, и жена страдала из-за моих собственных недостатков. Однажды я не остановился перед тем, чтобы отослать жену в дом ее отца, и согласился на ее возвращение только после того, как причинил ей глубокие страдания. Лишь позже я понял, что поступал безрассудно.
Я намеревался провести «реформу» в воспитании детей брата и моего ребенка, которому было уже почти четыре года. Мне хотелось научить малышей физическим упражнениям, воспитать их выносливыми, причем самому быть их руководителем. Брат поддержал меня, и я более или менее преуспел в своих усилиях. Мне очень нравилось бывать с детьми, и привычка играть и забавляться с ними сохранилась у меня и по сей день. Я думаю, что мог бы стать хорошим учителем и воспитателем детей.
Необходимость проведения «реформы» в питании была очевидна. Чай и кофе уже имелись в доме. Брат считал нужным к моему возвращению создать в доме некоторое подобие английской атмосферы, и поэтому посуда и подобные вещи, использовавшиеся лишь в особых случаях, теперь употреблялись повседневно. Мои «реформы» призваны были завершить это начинание. Я ввел овсяную кашу и какао, которое должно было заменить чай и кофе. Но на деле оно стало дополнением к чаю и кофе. Ботинки и полуботинки уже были в ходу. Я завершил европеизацию своих близких введением для них европейской одежды.