Он давал человеку возможность раскрыться со всех сторон. Зная, что я часто бываю среди ученых, писателей, людей искусства, давал мне поручения, не имеющие отношения к моей основной деятельности. Один раз говорил, что удивительный композитор нашего народа Нургиса Тлендиев достоин стать народным артистом СССР. Другой раз он хотел, чтобы я подготовил прием в Алматы президента Академии наук СССР Анатолия Александрова, сопровождал его от приезда до отъезда. Хотя все это входило в обязанности секретаря ЦК по идеологии.
Д. А. Кунаев был человеком жизнерадостным, любил народную музыку. Помню, как он хвалил Нургису Тлендиева за его музыку и игру на домбре. Он любил слушать анекдоты за столом. К спиртному не был пристрастен, но любил, чтобы гости хорошо пили.
Его супруга Зухра Шариповна была гостеприимной хозяйкой. У них не было детей. Но взаимная любовь у них сохранилась до последних дней. У него была хорошая память. Помнил многое. Уважал Сталина, называл его «усатый», любил рассказы о нем и сам много рассказывал. Знал и помнил историю казахов, но строго придерживался линии партии.
К сожалению, большое доверие «первого» ко мне, его склонность иногда делиться со мной сокровенными мыслями порождали у окружающих жгучую зависть. Находились и такие, которые старались сформировать обо мне негативное мнение. Это приняло серьезные обороты после того, как в 1981 году во время неофициальной беседы с членами Центрального комитета Динмухамед Ахмедович выдал следующее: «Никто из вас не станет следующим руководителем республики. Не обижайтесь за такие слова! Только у Нурсултана Назарбаева есть неплохие шансы стать моим преемником. Он достаточно молод и достаточно талантлив». Возможно, это было сказано в эмоциональном запале, но после таких слов мои недоброжелатели ожесточились пуще прежнего. Многим амбициозным деятелям это было явно не по нутру. Тем более что в тот период в обществе широко ходили слухи об особом расположении ко мне со стороны Кунаева.
Почти все противоречия, присущие Кунаеву, связаны прежде всего с его эпохой, с обществом, которому он служил. В то время все республики находились под строгим контролем Центра. Нельзя было шагу сделать в сторону, открыть рот лишний раз. Намного мучительнее были невозможность решения любого элементарного хозяйственного вопроса без согласования с Москвой, отсутствие финансирования, конкретного механизма реализации. Как-то летели мы вместе из Алматы в Северный Казахстан. Мы смотрели в иллюминатор на бескрайнюю степь. У него вырвалось: «Смотри, какая у нас страна! Вот если бы быть самостоятельным». И тут же приложил пальцы к губам и посмотрел на меня. Потом сказал: «Наверное, надо уходить, надоело все». Это был как бы внутренний монолог. Я промолчал.
Во время личных бесед он высказывал ряд таких мнений. Приводил слова Брежнева: «Наша партия сейчас так сильна, что если мы даже не будем работать, партия сама своим авторитетом может руководить страной». Или еще: «Хочешь быть хорошим руководителем – пусть подчиненные боятся тебя». Кунаев не только повторял эти слова, он по-настоящему верил в них.
К Горбачёву он не питал теплых чувств. Даже долгое время не признавал его. Когда особо доверял, просил меня поговорить с ним о кое-каких кадрах, которых Центр требовал уволить. У него не сложились отношения с Горбачёвым, хотя вел себя с ним уважительно (по-партийному). Открыто говорил, что ему не нравится, как тот сразу сделал скачок из Ставрополя в Москву на должность секретаря ЦК. Всегда называл его «этот молодой человек». Оказывается, когда подбирали кандидата на тот пост и спрашивали мнения членов Политбюро, Кунаев назвал первого секретаря Полтавского обкома партии Украины, Героя Социалистического Труда Федора Моргуна, который раньше работал в Казахстане. Горбачёв, скорее всего, был осведомлен об этом. Динмухамед Ахмедович, бывая в Москве, вообще не заходил к Горбачёву, все вопросы решал через Брежнева. Понятно, что от этого у Михаила Сергеевича, занятого активным самоутверждением, кипела злость в душе. Естественно, поэтому Кунаев особо не радовался, когда генеральным секретарем стал Горбачёв. Апрельский пленум 1985 года и начавшуюся сразу после этого политику перестройки он воспринял как старт добрых дел, но, увидев первые шаги Горбачёва, вскоре разочаровался в нем. Как-то в личной беседе он сказал: «Это новоявленный Хрущёв».
Д. А. Кунаева никак нельзя характеризовать как одностороннюю личность. Утверждать, что своим авторитетом он обязан исключительно Брежневу, означало бы непростительную профанацию и времени, и людей, порожденных этим временем. По моему мнению, главная причина трагедии Д. А. Кунаева – его сформированная десятилетиями глубочайшая вера в незыблемость и могущество партийной машины, в то, что традиции партийного руководства никогда не могут быть ошибочными.