На 13-м году мы потеряли мать, которой не было и 40-а лет. Дело было так. Однажды за утренним чаем мать говорит мне и младшему брату (умер в юности): "Будете ли вы плакать, если я умру?" Ответом были горькие слезы.
Вскоре после этого мать заболела, прохворала очень недолго и умерла. Перед концом нас позвали проститься. Мать лежала уже без сознания и слезы текли у ней из глаз. Я утирал их платком и плакал... Но горе детей не бывает глубоким и разрушительным. Через неделю я уже лазил на черемуху и с удовольствием качался на качелях.
Мать, конечно, ничего не предчувствовала, а вероятно, сделала неудачный аборт.
После матери хозяйство вела младшая сестра матери, которую мы не особенно любили и уважали. Но она все же была очень кротка и никогда нас не обижала: ни криком, ни толчком. Она имела наклдонность все преувеличивать и даже врать. Ну и преклонение ее перед барством нам не нравилось. За год до смерти матери, родители, и в особенности мать, были поражены неожиданной гибелью 17-ти летнего моего брата. Два старших брата учились тогда в Ленинграде, и младший из них умер от белой горячки. Немного он выпивал, но все-таки странно. Горе матери было так неописуемо, что нас, малышей, это более огорчило, чем самая смерть брата.
Была у нас старинная, но довольно высокая церковь. Наверху ее была башня с балкончиком, как каланча. Может быть, она и служила раньше пожарной каланчей. На святую мальчики лазили на ее колокольню звонить. Увязался и я, но не звонил, а взбирался выше на самый балкончик. Вид оттуда был прекрасный. Я был один. Никто не дерзал туда лазить. Мне же это доставляло громадное удовольствие: все было под ногами. Я то садился, то стоял, то ходил кругом. Вздумал однажды покачать кирпичную ограду. Не только она, но и вся верхушка закачалась. Я пришел в ужас, представив себе мое падение со страшной высоты. Всю жизнь потом мне иногда снилась эта качающаяся башня.
Ни гувернанток, ни нянек, конечно, у нас быть не могло. Близкие сокрушались о моем положении, но сделать ничего не могли: мать умерла, отец поглощен был добыванием средств жизни, тетка сама была и малограмотна, и бессильна.
Этот трехлетний промежуток, по моей несознательности, был самым грустным, самым темным временем моей жизни. Я стараюсь восстановить его в своей памяти, но сейчас ничего не могу дальше вспомнить. Нечем даже помянуть это время. Припоминатеся только катание по улицам на коньках, санках и ледянках.
Напряжение п. члена (эрекция) появилось после 13 лет. Пороков половых никогда не имел. Но половое чувство возникло гораздо ранее - еще с 10-11 лет. Однажды мы играли с детьми соседей. По игре - мне пришлось целовать девочку лет десяти, и я помню, что делал это с таким наслаждением, которого никогда потом не пришлось испытать.
Еще 11 лет в Р. мне нравилось делать кукольные коньки, домики, санки, часы с гирями и проч. Все это было из бумаги и картона и соединялось сургучем. Наклонность к мастерству и художеству сказалась рано. У старших братьев она был еще сильней.
К 14-16 годам потребность к строительству проявилась у меня в высшей форме. Я делал самодвижущиеся коляски и локомотивы. Приводились они в движение спиральной пружиной. Сталь я выдергивал из кринолинов, которые покупал на толкучке. Особенно изумлялась тетка и ставила меня в пример братьям. Я также увлекался фокусами и делал столики и коробки, в которых вещи то появлялись, то исчезали.
Увидал однажды токарный станок. Стал делать собственный. Сделал и точил на нем дерево, хотя знакомые отца и говорили, что из этого ничего не выйдет. Делал множество разного рода ветряных мельниц. Затем коляску с мельницей, которая ходила против ветра и по всякому направлению. Тут даже отец был тронут и возмечтал о мне. после этого последовал музыкальный инстркмент с одной струной, клавиатурой и коротким смычком, быстро движущимся по струне. Он приводился в движение колесами, а колеса - педалью. Хотел даже сделать большую ветряную коляску для катанья (по образцу модели) и даже начал, но скоро бросил, поняв малосильность и непостоянство ветра.
Все это были игрушки, производившиеся самостоятельно, независимо от чтения научных и технических книг.
Проблески серьезного умственного сознания проявились при чтении. Лет 14-ти я вздумал почитать арифметику, и мне показалось все там совершенно ясным и понятным. С этого времени я понял, что книги вещь не мудреная и вполне мне доступная. Я разбирал с любопытством и пониманием несколько отцовских книг по естественным и математическим наукам (отец был некоторое время преподавателем этих наук). И вот меня увлекает астролябия, измерение расстояния до недоступных предметов, снятие планов, определение высот. Я устраиваю высотомер. С помощью астролябии, не выходя из дома, я определяю расстояние до пожарной каланчи. Нахожу 400 аршин. Иду и проверяю. Оказывается - верно. Так я поверил теоретическому знанию.
Чтение физики толкнуло меня на устройство других приборов: автомобиля, двигающегося струею пара и бумажного аэростата с водородом, который, понятно, не удался. Далее я составлял проект машины с крыльями.
Отец вообразил что у меня технические способности и меня отправили в Москву. Но что я мог там сделать с своей глухотой! Какие связи завязать! Без знания жизни я был как слепой в отношении карьеры и заработка. Я получал из дома 10-15 руб. в месяц. Питался одним черным хлебом, не имел даже картошки и чаю. Зато покупал книги, трубки, реторты, ртуть, серную кислоту и проч.
Тетка сама навязала мне уйму чулок и прислала в Москву. Я решил, что можно отлично ходить и без чулок (как я ошибся). Продал их за бесценок и купил на полученные деньги спирту, цинку, серной кислоты, ртути и проч. Благодаря, главным образом, кислотам я ходил в штанах с желтыми пятнами и дырами. Мальчики на улице замечали мне: "Что это, мыши что ли изъели ваши брюки?".Ходил я с длинными волосами просто от того, что некогда было стричь волосы. Смешон был должно быть страшно. Я был все же счастлив своими идеями и черный хлеб меня нисколько не огорчал.