Выбрать главу

- Дойдем до перевала, сир, - ответил я, - монастырь отсюда недалеко.

И я сразу же стал искать подходящие доски для носилок.

В углу валялась стремянка, я положил ее на землю, потом, набрав сухих веток, сплел из них кольца, толстыми веревками накрепко привязал их к ступенькам стремянки и набросил на них свой плащ. Я делал все это в присутствии императора, который, глядя на мои ловкие движения, не мог скрыть своего удовлетворения:

- Значит, мой толстый мальчуган, мы и в самом деле пустимся в путь?

Но я напомнил ему, что бриллиант[15] остался в карете, и изъявил желание сходить за ним.

- Иди, - разрешил он.

Я спустился вниз и вскоре с радостью заметил, что погода проясняется. Я взял из кареты бриллиант и вернувшись вручил Его величеству. Бриллиант в коробке положили на носилки, куда сел Его величество.

В домике было двое крестьян. Я позвал их, вручил им концы стремянки, а сам держался за середину носилок, чтобы кольца вдруг не выскользнули из-под плаща. Так мы дошли до монастыря, где благочестивые члены братии с величайшим уважением и признательностью встретили императора. Он сделал им много добра.

Мы переночевали в кельях, а утром часам к десяти подоспели и остальные коляски. Я помог императору совершить утренний туалет. После завтрака он спросил, запомнил ли я вчерашних крестьян. Поскольку они тоже ночевали в монастыре, я сказал:

- Они оба здесь, сир.

Он велел позвать их. Бонапарт находился в отведенной ему и маршалу молельне, когда крестьяне предстали перед ним. Он спросил, как их зовут, и сказал:

- Вы оказались самоотверженными и сильными людьми. Так что, Дюрок, дайте каждому по шестьсот франков премии и сверх того еще триста.

Мы продолжили наш путь. Как только мы добрались до Милана, Бонапарт стал рассказывать всему двору, как я перевел его через перевал Мон-Жени и особенно отметил мою преданность. Он выглядел бесконечно признательным за то, что было очень естественно для меня и что каждый бы сделал на моем месте, имей он мою силу. Каких только слов восхищения не услышал я от высоких дворцовых вельмож. Мосье Фишер даже прошептал мне:

- Император чувствует себя настолько обязанным, что, не сомневаюсь, наградит вас орденом Почетного Креста.

- Я с радостью приму, если меня наградят, - расчувствовался я, хотя сам я об этом никогда не попрошу.

От теплых слов похвалы я и без того чувствовал глубокое внутреннее удовлетворение, хотя и делал все это, ни на что не надеясь и не претендуя.

Мы поехали в Венецию, провели там несколько дней и снова вернулись в Милан. По дороге нас догнал гонец и вручил императору парижскую почту. Через несколько минут Его величество спустил оконное стекло кареты и протянул мне раскрытый конверт:

- Бери, Рустам, это от твоей жены.

Хотя конверт был вскрыт, но я радостно улыбался, и император сказал:

- Женушка твоя просит венецианскую золотую цепочку.

В Милане он меня предупредил:

- Смотри, если вернешься домой без венецианской цепочки, тебя в дом не пустят.

- Обещаю, сир, как только встречу, непременно куплю, - ответил я.

Но тут вице-король сказал:

- Рустам, цепочку я сам хочу подарить твоей жене.

И в самом деле, наследующий день он вызвал меня и вручил для моей жены золотую цепочку 5 футлярчике.

Я получал письма от своей Александрин через императорского гонца. Эту привилегию предоставил мне мосье де Лавалет[16], и император никогда не возражал против этого.

Часто, особенно во время походов, привычка Наполеона вскрывать мои письма даже помогала мне.

Один знакомый полковник, которого по недоразумению лишили должности, еще в Париже умолял меня вручить его прошение Бонапарту. Император, правда, не раз обещал восстановить его в должности, но довольно неопределенно (мне кажется, он ждал докладной военного министра).

Через некоторое время, когда мы были в Испании, я получил письмо от жены, в которое было вложено и письмо полковника. Он сетовал, что дело затягивается, и просил, когда у императора будет хорошее настроение, скажем, когда он поет, не упустить случая и переговорить с ним.

Бонапарт получил почту вечером (мы находились в какой-то хижине в предместье Мадрида) и чуть погодя окликнул меня:

- Рустам, позови Меневаля![17]

Меневаль явился, а я ушел в соседнюю комнату, где обычно спал. Меневаль вышел от Наполеона довольно поздно и вручил мне письмо Александрин, которое снова было вскрыто.

Наутро во время туалета Бонапарт спросил:

- Рустам, что это за полковник?

Я коротко изложил суть дела и напомнил, что в Париже я много раз обращался к нему по этому делу, и попросил заступиться за незаслуженно обиженного. И заверил императора, что могу поручиться за невиновность полковника и что если он будет служить, у нашей армии одним храбрым офицером станет больше. Его величество твердо обещал по возвращении в столицу сразу же разобраться в этом сложном деле.

Действительно, в Париже напоминать ему не понадобилось. Генерал Друо, занимавшийся подобными вопросами и к которому я уже много раз обращался, однажды известил меня, что вечером военный совет должен вынести окончательное решение по делу полковника.

Вечером Наполеон сказал мне:

- Поздравляю, Рустам, твой приятель восстановлен.

Я уже знал об этом, генерал, выходя из зала заседания, сообщил мне о решении совета.

Во время той же поездки Наполеон сел однажды в коляску, чтобы поехать в ставку маршала Нея. С нами отправлялся и князь Бертье Невшатель. Когда я собирался подняться на мое постоянное место на переднем сидении экипажа, Его величество сказал:

- Рустам, ты езжай верхом, а свое место уступи Мюрату.

Мы ехали весь день и до места добрались лишь поздно ночью.

Однажды в Мальмезоне во время утреннего туалета он увидел из окна, которое выходило на узкий канал, стаю лебедей. Сразу же попросил у меня карабин, и как только я принес, выстрелил. Императрица в своей комнате одевалась. Услышав выстрел, она в одной ночной рубашке с наброшенной на плечи шалью вбежала к нам:

- Бонапарт, прошу тебя, не убивай лебедей!

Его величество упорствовал:

- Жозефина, не мешай мне, я развлекаюсь!

Взяв меня за руку, императрица попросила:

- Рустам, не заряжай для него карабин.

А Наполеон настаивал:

- Дай карабин.

Увидев, что я нахожусь в трудном положении, Жозефина вырвала из рук мужа карабин и унесла. Его величество хохотал как безумный.

В эти же дни он поехал на охоту в Бютар. Он любил бродить в лесу Сен-Кукуфы, где был очень глубокий пруд. Вдруг ему захотелось покататься на лодке, и он крикнул мне:

- Рустам, приготовь яхту!

То был подарок Гавра.

Я прыгнул в лодку, и лодочник стал грести к пристани, где находилась яхта. Когда мы подъехали довольно близко, я поспешил выйти из лодки, но ее качнуло, и я упал в воду. И сразу же почувствовал, что с большой скоростью иду ко дну что ноги мои вязнут в тине. Напрягши все силы, я вынырнул на поверхность.

Император крикнул мне:

- Рустам, плавать умеешь?

Услышав мой отрицательный ответ, он обратился к участникам охоты;

- Кто хорошо плавает, быстро на помощь!

Напрягши последние силы, я схватился за борт яхты и с большим трудом вскарабкался на палубу... Когда мы отплыли, я увидел, как охотники на берегу раздеваются, чтобы броситься в воду и спасти меня.

Его величество удивленно смотрел на меня:

- Как же это ты не умеешь плавать? Непременно научись. А теперь иди в замок и скорее переоденься.

Я очень быстро научился плавать, но увы, во время тренировок потерял в пруду бриллиантовую брошь, которую подарила мне императрица.

Вообще при дворе большого увлечения карточной игрой не наблюдалось. Сам Бонапарт на деньги играл редко. Помню, после битвы при Эйлау, в Остероде, он развлекался игрой в двадцать один с Мюратом, Бертье, Дюроком и Бессьером. Я был в соседней комнате, когда он позвал меня: