- Дойдем до перевала, сир, - ответил я, - монастырь отсюда недалеко.
И я сразу же стал искать подходящие доски для носилок.
В углу валялась стремянка, я положил ее на землю, потом, набрав сухих веток, сплел из них кольца, толстыми веревками накрепко привязал их к ступенькам стремянки и набросил на них свой плащ. Я делал все это в присутствии императора, который, глядя на мои ловкие движения, не мог скрыть своего удовлетворения:
- Значит, мой толстый мальчуган, мы и в самом деле пустимся в путь?
Но я напомнил ему, что бриллиант[15] остался в карете, и изъявил желание сходить за ним.
- Иди, - разрешил он.
Я спустился вниз и вскоре с радостью заметил, что погода проясняется. Я взял из кареты бриллиант и вернувшись вручил Его величеству. Бриллиант в коробке положили на носилки, куда сел Его величество.
В домике было двое крестьян. Я позвал их, вручил им концы стремянки, а сам держался за середину носилок, чтобы кольца вдруг не выскользнули из-под плаща. Так мы дошли до монастыря, где благочестивые члены братии с величайшим уважением и признательностью встретили императора. Он сделал им много добра.
Мы переночевали в кельях, а утром часам к десяти подоспели и остальные коляски. Я помог императору совершить утренний туалет. После завтрака он спросил, запомнил ли я вчерашних крестьян. Поскольку они тоже ночевали в монастыре, я сказал:
- Они оба здесь, сир.
Он велел позвать их. Бонапарт находился в отведенной ему и маршалу молельне, когда крестьяне предстали перед ним. Он спросил, как их зовут, и сказал:
- Вы оказались самоотверженными и сильными людьми. Так что, Дюрок, дайте каждому по шестьсот франков премии и сверх того еще триста.
Мы продолжили наш путь. Как только мы добрались до Милана, Бонапарт стал рассказывать всему двору, как я перевел его через перевал Мон-Жени и особенно отметил мою преданность. Он выглядел бесконечно признательным за то, что было очень естественно для меня и что каждый бы сделал на моем месте, имей он мою силу. Каких только слов восхищения не услышал я от высоких дворцовых вельмож. Мосье Фишер даже прошептал мне:
- Император чувствует себя настолько обязанным, что, не сомневаюсь, наградит вас орденом Почетного Креста.
- Я с радостью приму, если меня наградят, - расчувствовался я, хотя сам я об этом никогда не попрошу.
От теплых слов похвалы я и без того чувствовал глубокое внутреннее удовлетворение, хотя и делал все это, ни на что не надеясь и не претендуя.
Мы поехали в Венецию, провели там несколько дней и снова вернулись в Милан. По дороге нас догнал гонец и вручил императору парижскую почту. Через несколько минут Его величество спустил оконное стекло кареты и протянул мне раскрытый конверт:
- Бери, Рустам, это от твоей жены.
Хотя конверт был вскрыт, но я радостно улыбался, и император сказал:
- Женушка твоя просит венецианскую золотую цепочку.
В Милане он меня предупредил:
- Смотри, если вернешься домой без венецианской цепочки, тебя в дом не пустят.
- Обещаю, сир, как только встречу, непременно куплю, - ответил я.
Но тут вице-король сказал:
- Рустам, цепочку я сам хочу подарить твоей жене.
И в самом деле, наследующий день он вызвал меня и вручил для моей жены золотую цепочку 5 футлярчике.
Я получал письма от своей Александрин через императорского гонца. Эту привилегию предоставил мне мосье де Лавалет[16], и император никогда не возражал против этого.
Часто, особенно во время походов, привычка Наполеона вскрывать мои письма даже помогала мне.
Один знакомый полковник, которого по недоразумению лишили должности, еще в Париже умолял меня вручить его прошение Бонапарту. Император, правда, не раз обещал восстановить его в должности, но довольно неопределенно (мне кажется, он ждал докладной военного министра).
Через некоторое время, когда мы были в Испании, я получил письмо от жены, в которое было вложено и письмо полковника. Он сетовал, что дело затягивается, и просил, когда у императора будет хорошее настроение, скажем, когда он поет, не упустить случая и переговорить с ним.
Бонапарт получил почту вечером (мы находились в какой-то хижине в предместье Мадрида) и чуть погодя окликнул меня:
- Рустам, позови Меневаля![17]
Меневаль явился, а я ушел в соседнюю комнату, где обычно спал. Меневаль вышел от Наполеона довольно поздно и вручил мне письмо Александрин, которое снова было вскрыто.
Наутро во время туалета Бонапарт спросил:
- Рустам, что это за полковник?
Я коротко изложил суть дела и напомнил, что в Париже я много раз обращался к нему по этому делу, и попросил заступиться за незаслуженно обиженного. И заверил императора, что могу поручиться за невиновность полковника и что если он будет служить, у нашей армии одним храбрым офицером станет больше. Его величество твердо обещал по возвращении в столицу сразу же разобраться в этом сложном деле.
Действительно, в Париже напоминать ему не понадобилось. Генерал Друо, занимавшийся подобными вопросами и к которому я уже много раз обращался, однажды известил меня, что вечером военный совет должен вынести окончательное решение по делу полковника.
Вечером Наполеон сказал мне:
- Поздравляю, Рустам, твой приятель восстановлен.
Я уже знал об этом, генерал, выходя из зала заседания, сообщил мне о решении совета.
Во время той же поездки Наполеон сел однажды в коляску, чтобы поехать в ставку маршала Нея. С нами отправлялся и князь Бертье Невшатель. Когда я собирался подняться на мое постоянное место на переднем сидении экипажа, Его величество сказал:
- Рустам, ты езжай верхом, а свое место уступи Мюрату.
Мы ехали весь день и до места добрались лишь поздно ночью.
Однажды в Мальмезоне во время утреннего туалета он увидел из окна, которое выходило на узкий канал, стаю лебедей. Сразу же попросил у меня карабин, и как только я принес, выстрелил. Императрица в своей комнате одевалась. Услышав выстрел, она в одной ночной рубашке с наброшенной на плечи шалью вбежала к нам:
- Бонапарт, прошу тебя, не убивай лебедей!
Его величество упорствовал:
- Жозефина, не мешай мне, я развлекаюсь!
Взяв меня за руку, императрица попросила:
- Рустам, не заряжай для него карабин.
А Наполеон настаивал:
- Дай карабин.
Увидев, что я нахожусь в трудном положении, Жозефина вырвала из рук мужа карабин и унесла. Его величество хохотал как безумный.
В эти же дни он поехал на охоту в Бютар. Он любил бродить в лесу Сен-Кукуфы, где был очень глубокий пруд. Вдруг ему захотелось покататься на лодке, и он крикнул мне:
- Рустам, приготовь яхту!
То был подарок Гавра.
Я прыгнул в лодку, и лодочник стал грести к пристани, где находилась яхта. Когда мы подъехали довольно близко, я поспешил выйти из лодки, но ее качнуло, и я упал в воду. И сразу же почувствовал, что с большой скоростью иду ко дну что ноги мои вязнут в тине. Напрягши все силы, я вынырнул на поверхность.
Император крикнул мне:
- Рустам, плавать умеешь?
Услышав мой отрицательный ответ, он обратился к участникам охоты;
- Кто хорошо плавает, быстро на помощь!
Напрягши последние силы, я схватился за борт яхты и с большим трудом вскарабкался на палубу... Когда мы отплыли, я увидел, как охотники на берегу раздеваются, чтобы броситься в воду и спасти меня.
Его величество удивленно смотрел на меня:
- Как же это ты не умеешь плавать? Непременно научись. А теперь иди в замок и скорее переоденься.
Я очень быстро научился плавать, но увы, во время тренировок потерял в пруду бриллиантовую брошь, которую подарила мне императрица.
Вообще при дворе большого увлечения карточной игрой не наблюдалось. Сам Бонапарт на деньги играл редко. Помню, после битвы при Эйлау, в Остероде, он развлекался игрой в двадцать один с Мюратом, Бертье, Дюроком и Бессьером. Я был в соседней комнате, когда он позвал меня: