Однажды, когда я был новоначальным и пришел отец Ефрем из Катунак, Старец позвал меня.
– Вавулис, сделай-ка нам кофе.
– Буди благословенно.
И как только я удалился, Старец тихонько сказал: «Буди благословен всегда!» – и несколько раз благословил меня.
А во время исповедания помыслов он никогда не говорил со мной резко. Он мне объяснял, из-за чего я совершил ту или иную ошибку, какие причины ее вызвали, раскрывал каждую мельчайшую подробность – от первого принятия помысла до исполнения его на деле. С такой ясностью он мне это показывал, что я говорил себе: «Он знает меня лучше, чем я сам».
Глава пятая. Трудные условия
Итак, Старец определил мне послушание – быть поваром общины. Вот как это случилось.
– Малой!
– Благословите.
– Готовь.
– Где готовить?
– Во дворе.
Я задумался: интересно, где это во дворе? Как будто у нас там была какая-то кухня. Ладно еще – собрать дровишки, разжечь плиту, но готовить?! Какую еду я смогу приготовить, не имея об этом никакого понятия? Меня обступили помыслы: «Где ты будешь готовить еду? Где ты будешь во дворе мыть посуду?» Рукомойником нам служил разбитый кувшин с приделанным краником, привязанный к колу во дворе. Там мы и мыли посуду. Но где готовить? А отцы трудятся, переносят грузы, устанут, проголодаются – что они будут есть? А Старец занимается рукоделием в своей келлии…
Двор был открытым местом, и там дул такой ветер, что просто ужас! Как сейчас помню, меня чуть не сдувало в пропасть. Когда он начинал дуть, я призывал на помощь все свое терпение, ибо вместе с ветром на меня сразу нападали ропот и хула на Бога. Лишь только уменьшалось терпение, дух хулы был тут как тут и говорил мне: «Что это за Бог, Который так на тебя дует, Который так тебя мучает?» А я ему противоречил: «Заткнись! Не говори ни слова!»
* * *
Позже мы устроили навес из веток, чтобы прикрыть нашу кухню. Но ветер его срывал. Я клал два камня для очага и сверху конфорки, но лишь только начинал дуть ветер – улетали крышки, улетала решетка, и все это летело вниз по склону. Старец кричал: «Эй, дурень! Слышишь, малой, у тебя вещи улетели! Беги скорей за ними!» Где мне их было теперь найти? Я бежал вниз по склону, чтобы собрать крышки и конфорки. О Боже мой!
Даже зимой мы готовили во дворе, у каливы Старца, а ели в его каливе.
После трапезы я должен был мыть тарелки. Тарелки были металлические, и мы их мыли во дворе. Зима, холод, дождь, мы замерзали – но посуда должна была быть вымыта. Болен ли ты, грипп ли – надо было выходить на скалы. У нас была старая цистерна,[20] в которой по капле собиралась вода со скалы. В дырку в цистерне мы вставляли трубку и текущей из нее водой, на холоде, на ветру, мыли посуду. Наши руки становились красными от ледяной воды. У нас не было подходящего места, где подогреть воду. Мы жили как первобытные люди, однако Бог нам давал терпение. Господь нас покрывал – и мы не замечали трудностей.
* * *
Ох, этот холод! Как было согреться? Ох, Матерь Божия! Я настолько замерзал, что как в то время, так и во все последующие годы моей жизни я от этого переохлаждения мучился болями в спине. И с тех пор до сего дня я страдаю этим, ведь мы совершенно не заботились о своем здоровье.
Я спал на досках и сильно мерз. Спать на них было так жестко, что я с трудом засыпал. От холода я натягивал на себя, чтобы согреться, все, что находил: одеяла, подрясники, старые рясы. Я уставал лежать на досках и ворочался с боку на бок, при этом все тряпье падало на пол, и я снова должен был приводить его в порядок. А пока все устроишь – уже приходит время вставать. Сколько удавалось поспать? Только Бог знает. Но бдение ты должен был исполнить. Если Старец увидит, что ты не встал, – конец. Но такого никогда и не случалось, чтобы я не встал вовремя.
От сильного холода мы стали похожи на стариков: на шее, на головах была намотана шерстяная одежда. Холод! Да и разве можно было согреться в тех келлиях! У нас были устроены печки, но мы их топили очень редко, потому что от тепла нас борол сон. К тому же требовалось много дров, чтобы хорошенько протопить, и после этого они отдавали тепло двадцать четыре часа.