Я начал с увлечением читать газеты и интересоваться политикой. Но в смысле личных интересов политика привлекла меня не настолько, чтобы заставить изменить любимому обществу студентов. Я последовал за ними из гауптвахты у городских ворот в обыкновенные кабачки, куда снова укрылась слава учащейся молодежи.
Особенно страстно мне хотелось самому стать поскорее студентом[138]. Достичь этого можно было только одним путем: надо было снова поступить в гимназию. В гимназии Святого Фомы, где ректором был человек старый и слабый, я мог скорее рассчитывать на успех. Я поступил туда осенью 1830 года с одной определенной целью – приобрести право быть допущенным к выпускным экзаменам. Важнее же всего для меня было, что вместе с приятелями-единомышленниками я организовал в гимназии нечто вроде студенческого братства, так называемого Pennälern[139]. Организация его была проведена со всевозможным педантизмом: введен Komment, упражнения в фехтовании, дуэли на рапирах[140]. На торжестве открытия корпорации, на которое было приглашено несколько настоящих вождей студенчества, я в качестве Subsenior’a [помощника председателя] председательствовал в белых кожаных рейтузах и высоких сапогах с раструбами[141], предвкушая все блаженство предстоящей жизни, когда, наконец-то стану настоящим студентом.
Однако учителя в гимназии были далеко не расположены беспрекословно содействовать моему стремлению стать студентом. К концу полугодия они нашли, что я совсем не интересовался занятиями в их учебном заведении, и никак не соглашались признать, что своей возросшей ученостью я приобрел право «академического гражданства». Надо было всему этому положить конец: я разъяснил моей семье, что совершенно не стремлюсь сделать хлебную карьеру в университете, а напротив, решил твердо стать музыкантом. Поступлению моему в университет в качестве Studiosus musicae ничто не препятствовало: махнув рукой на педантические придирки гимназических владык, я гордо оставил бесполезную для меня гимназию и обратился напрямую к ректору университета, с которым познакомился уже раньше, в дни народных волнений, с прошением о принятии меня в университет в качестве студента музыкального факультета, что и совершилось по внесении определенной платы без дальнейших затруднений.
Однако нужно было торопиться: через неделю наступали пасхальные каникулы, студенты разъезжались из Лейпцига, и тогда, до самого конца праздников, нечего было и рассчитывать быть принятым в корпорацию. Оставаться же все это время в Лейпциге, где я жил, не имея права носить цвета своей земляческой корпорации [Landsmannschaft] [142], к которому я так стремился, представлялось мне невыносимой мукой. Непосредственно от ректора я помчался стрелой в фехтовальный студенческий зал, чтобы, предъявив студенческий билет, просить о зачислении меня в землячество саксонцев[143]. Цель моя была достигнута. Отныне я мог носить цвета корпорации «Саксония»[144], очень в то время любимой и почитаемой всеми как насчитывающей в своей среде много воспитанных молодых людей.
В эти пасхальные каникулы, в течение которых я был единственным во всем Лейпциге представителем корпорации «Саксония», со мной случился ряд необыкновенных происшествий. Наша корпорация состояла первоначально главным образом из дворян, и к ним примкнули самые элегантные слои студенчества. Все принадлежали к наиболее уважаемым и состоятельным семьям Саксонии и особенно Дрездена, ее главного города, и каникулы проводили у себя дома, вместе со своими родными. В Лейпциге же оставались во время каникул одни только бездомные, «дикие» студенты, для которых, собственно говоря, не было никаких каникул. Вернее, каникулы для них никогда не прерывались. Между ними выделялась особая конгрегация отчаянных и буйных молодых дикарей, которые, как я уже выше упоминал, нашли здесь в дни былой славы студенчества последний приют.
138
Во времена Вагнера и вплоть до сегодняшнего дня студенчество в Германии представляло собой своеобразную элитарную касту. Студенческая молодежь стремилась приобщиться к идеалам рыцарства, наглядной демонстрацией чего являлась даже сама униформа студенческих корпораций, отдаленно напоминавшая военную, а также особое отношение к личному оружию – олицетворению доблести и средству защиты чести и достоинства. Фактически студенческие братства становились закрытыми клубами со своими строго соблюдаемыми традициями, к которым относились, в частности, дуэли на холодном оружии. Верность своей корпорации бывшие выпускники университетов сохраняли и сохраняют на протяжении всей жизни.
139
В XVII в. этим термином называли студентов-первокурсников (от
140
Студенческие корпорации разделялись по принципу отношения к фехтованию и дуэлям на «фехтующие» и «нефехтующие». К последним относились различные религиозные братства. Для остальных дуэли составляли неотъемлемую часть студенческой жизни.
141
Вагнер описывает атрибуты настоящей парадной студенческой униформы, которая носилась представителями руководящего состава корпорации во время участия в особо торжественных, церемониальных мероприятиях, таких как юбилей университета, праздничные собрания корпорации, свадьбы, похороны и т. д. В частности, к парадной униформе относились белые рейтузы или белые брюки, а также сапоги с высокими голенищами или сапоги для верховой езды со шпорами, у австрийцев именовавшиеся Kanonen. Кстати, в оригинале Вагнер использует именно термин Kanonenstiefeln.
142
Одна из категорий студенческих корпораций, землячество, членство в которой было открыто для уроженцев определенной географической области.
144
Члены корпорации «Саксония» (Saxonia Leipzig) носили трехцветные ленты темно-синего, светло-голубого и белого цветов.