— Я знаю, — говорит она.
— И откуда же?
— Я не раз вывихнула её, — опускает взгляд Лера и разглядывает свои руки. — И знаю, насколько это противная травма.
— Хммм, — отвечаю ей многообещающей, будто бы меня это заботит. Хотя… наверное и заботит, раз я пытаюсь привлечь её внимание. Но что-то мне подсказывает, что Лера — девушка не простая.
— Мне Тарас сказал, что ты принял на себя удар, — не выдерживает она и спрашивает. Я уже думал, что никогда не дождусь этого, а нет, ошибался. Стараюсь не выдать радостную улыбку на лице, и, сделав глубокий вдох, со всей серьезностью отвечаю:
— Да, я спас тебя.
— Спасибо, — говорит она так тихо, что я едва ли различаю буквы в словах.
— Будешь мне должна.
— Что?
— Я не банк - милосердия.
— Да ну?
Делаю паузу, чтобы позлить её ещё сильней. Девушка переводит на меня свой грозный взгляд и я замечаю за собой, что мне нравится её злить. Всякой чепухой, выводить из себя на ровном месте. Её образ, когда она злиться, импонирует мне: эти прищуренные глаза, поджатые губы в тонкую трубочку, слегка сбитое дыхание через нос… ух! Я бы продолжал её злить, однако, наш разговор прерывает доктор, который входит в кабинет.
— Бумага, — тараторит он про себя, держа в руках пачку. — Пу-рум-пум-пум.
Мы с Лерой откидываем доктора любопытным взглядом. Тот же, дойдя до стола, кладет ее на него, и, поднимает свои глаза на нас. Доктору на вид лет пятидесяти: высокий мужчина, что держит себя в форме. Серые глаза, что глубоко посажены, смотрят на нас с Лерой из-за толстых линз очков, что сидят на носе картошке.
— Так-с, — говорит доктор. — Что у вас?
Он хочет подойти ко мне, но, я решаю переиграть эту партию. И переиграть её куда более ироничней, чем казалось бы Лере.
Я поворачиваюсь к Доктору и говорю серьезным голосом:
— У нас случился несчастный случай, и, Лера вывихнула лодыжку.
Доктор внимательно смотрится на меня, а потом перевод взгляд на Леру.
— Давай-ка посмотрю, — говорит тот и подходит к Лере. Та, ни слова не роняя, снимает ботинок и морщится от боли, которая по видимому, пронзает ее ногу. Я внимательно наблюдаю за тем, как доктор осматривает Леру. Мне же, в свою очередь, ничего не остается, как просто “плевать в потолок”. Замечаю, что девушка волнуется, и мне это льстит. Льстит до такой степени, что сводит скулы. Доктор внимательно осматривает ее ногу, а после говорит:
— Обычное растяжение, через пару дней должно пройти.
Лера поджимает губы в плотную ниточку и тихо вздыхает. Она искоса смотрит на меня, а я в свое время, облизываю пересохшие губы. Девушка смущается и отводит разом взгляд.
Воу, воу, воу, крошка. Это что сейчас было? Не уж то ли, я тебе интересен? Ты не показывала этого, пока мы бежали с тобой. Не тогда, когда я лежал на тебе..
И тут мои мысли пронзает воспоминания того случая.
Этот гребанный случай, который разом спутал все мои чувства к ней.
Стоп, я сказал только что чувства? Не может быть…
Мэт.. соберись…
Делаю глубокий вдох, чтобы облегчить мысли, но… не могу оторваться чертов взгляд от Леры. Н Е М О Г У. Черт, да что б тебя!
Чувствую, как потеют ладони, а перед глазами вспыхивает ее лицо: такое беззаботное, испуганное. Вспоминаю блеск недопонимания в ее глазах, будто бы она совершенно должна быть не здесь, и не в это время. На долю секунды у меня сбивается дыхание, я чувствую, что не хватает воздуха от мимолетных картин, что плывут перед глазами.
“Соберись, Мэт!” — командую себе, но ничего не выходит. Звуки все заглушаются, а перед глазами лишь она — Лера. Чувствую сухость во рту и пересилив себя, отвожу взгляд в сторону. Спина по прежнему болит, да так, что хочется лезть на стену, однако… Не могу показывать это перед девчонками. Да и не только перед ними… Мне отец тренировал, как человека, что не знает боли. Того, кто может вытерпеть все. Даже не смотря на то, что у меня есть все, что я пожелаю — этого качества я не могу никак убавить в себе.
“Мужчины не плачут” — вспоминаю слова отца, когда был маленький и напоролся пяткой на гвоздь. “Мужчина никогда не должен показывать, что он слаб. Особенно, на людях. Ты это понял?”. От воспоминаний того, насколько мы часто проводили время с отцом меня прошибает холодный пот. И его слова, которые я запомнил, еще сильней дают мне понять, что я выдержу все. Спина заживет, и я о ней не вспомню, а вот слезы мужчины — заполнят многие. И вряд ли я смогу отмыться от этого дерьма. Как представлю, что меня полощет весь институт становится противно. От самого себя. Поэтому, делаю глубоких вдох, который не унимает физическую боль, а только ее прибавляет, а после, тихонько выдыхаю.