— У тебя было так же? Твои родители не приняли, что у тебя буду я?
— У меня всё было иначе. Я расскажу тебе, но не сейчас. На самом деле твоё решение взять на себя ответственность и жениться меня восхищает, но, оглядываясь назад, я понимаю, что одного решения недостаточно. Возможно, тебе сейчас кажется, что тебе всё по плечу, пока он будет рядом. Это называется юношеский максимализм. Ты будешь искренне верить во всё это, пока не упрёшься в вопрос денег. Я надеюсь, что у вас будет по-другому, но не торопи события. Хорошо?
— Да, я понимаю. Спасибо.
Я похлопал его по спине.
— Всё, закончили с серьёзным и взбодрились, иначе опоздаем на автобус.
Дорога должна была занять около шести часов. Денег на нечто более скоростное я решил не тратить. Энтони удалось уснуть, но ко мне сон не приходил. Я смотрел на пробегающие мимо фонари. Глазам было немного больно, но я никак не мог заставить себя отвернуться. Мне уже давно не приходилось путешествовать дальше пригорода. Я вспомнил то время, когда с радостью забирался к папе в машину, и мы ехали на рыбалку или в поход. Тогда это было целым приключением и неимоверным счастьем встречать рассвет вдали от дома. Отец… Скажет ли он мне что-нибудь при встрече? И правда ли, что маме настолько плохо? Я оставил их, когда был ещё совсем молод. Сейчас я сам родитель и мог их понять намного лучше, чем тогда. За все сказанные мной злые слова мне сейчас было в двойне стыдно и больно.
Солнце уже виднелось над горизонтом. Было ещё относительно темно, но я уже узнавал пригороды некогда родного места. Тут многое изменилось, всё же жизнь не стоит на месте. Автовокзал располагался недалеко от центральной площади, так что какое-то время предстояло ехать по городу. Когда мы подъезжали к улице, на которой раньше жил Стефан, я отвернулся от окна, чтобы разбудить Энтони. Он открыл глаза, и я, наверное, в первый раз подумал о том, как же сильно сын похож на своего отца. Эта мысль током пробежала по моему позвоночнику, и я вздрогнул от внезапного желания встретить свою первую любовь, при этом ясно осознавая, что лучше бы этого не произошло.
От автовокзала до моего дома было около двадцати минут пешком. Я не совсем узнавал окружающие меня здания, но ноги всё ещё помнили свой частый маршрут и буквально шли сами. Городские часы показывали шесть утра, на улицах попадались редкие прохожие, но чем дальше мы отдалялись от центра, тем меньше их было. Беспокойство почти переросло в панику, я старался прислушиваться к шагам Энтони, это немного успокаивало.
Когда перед глазами показался знакомый каменный забор, я остановился. Потребовалась минута, чтобы пересилить себя и подойти ко входу. Дрожащими пальцами я ввёл код, калитка открылась. За столько лет они так и не сменили пароль, хоть раньше меняли его по несколько раз в год. Эта мысль заставила меня в очередной раз пожалеть, что я даже не попытался вернуться раньше. Ключи от дома семнадцать лет назад с горяча были выброшены в какую-то придорожную канаву, необходимо стучать в дверь. Энтони понял, что я не мог этого сделать, и постучал вместо меня. В прихожей тут же раздались торопливые шаги. Дверь была поспешно открыта.
На пороге стоял мой отец, я не сразу его узнал. Ему было уже за шестьдесят, некогда тёмные волосы стали совсем седыми, а лицо покрылось сетью глубоких морщин. К горлу подступил ком. Мужчина порывисто обнял меня. Он беспрерывно повторял «сынок» и гладил меня по голове. Трясущимися руками я обнял его в ответ, голос меня не слушался, а глаза покрыла мутная пелена. Не знаю, сколько времени мы так провели, но, когда отстранились друг от друга, я заметил, что Энтони тоже плачет. Я взял его за руку и повернулся к отцу.
— Это мой сын. Его зовут Энтони, ему шестнадцать.
Отец торопливо закивал. И потянулся к внуку, чтобы обнять, вышло слишком неловко, обоих трясло.
— Наверное, тяжело встретить через столько лет своего нерадивого деда. — сказал мой родитель, затем снова развернулся ко мне. — Твоя мать наверху, в твоей комнате. Она отказалась находиться где-то ещё.
— А как же лечение? — спросил я, когда отец закрывал за нами дверь и доставал гостевые тапочки.
— Врачи говорят, что требуется операция, но риск велик. Она сказала, что лучше проведёт свои последние дни в мучениях, но с надеждой вновь увидеть тебя, чем умрёт на операционном столе. Мы ничего не могли с ней сделать. — он снова обнял меня. — Ах, Гленн. Мы так боялись, что ты не приедешь, если мы начнём тебя искать. Я так рад, что всё же решился.
— Я поговорю с ней. — Изнутри дом совсем не изменился, я без труда нашёл свою комнату. Мать лежала с закрытыми глазами. — Мама. — язык меня не слушался, впервые столь простое слово мне было так сложно произнести. Она резко повернула голову в мою сторону и открыла глаза. — Мамочка, я вернулся.
Женщина попыталась сесть на кровати, но ей это никак не удавалось. Я быстро подошёл к ней и попытался заставить лечь. Её и так хрупкие плечи теперь мне казались вообще хрустальными. Она обхватила ладонями моё лицо.
— Боже, мой малыш, мой Гленн. Я же не сплю. Это правда ты? — её голос звучал совсем тихо, но проникал стрелами в самое сердце. — Мой мальчик, моё сокровище. — продолжала шептать она. Я целовал её руки, они выглядели почти прозрачными, но всё ещё оставались невероятно нежными. — А где он? Твой ребёнок, он же родился?
Я оглянулся, Энтони не последовал за мной в комнату. Мой сын всё ещё стоял в коридоре, пытаясь подавить рыдания. Услышав слова бабушки, он медленно приблизился к ней и опустился на колени перед кроватью. Она нежно погладила его по голове.
— Это Энтони, мой сын. — представил его я.
— Прости свою бабушку, мы с твоим дедушкой были такими идиотами. Мы так сожалеем. Ты вырос таким красивым мальчиком. — мама тихо расплакалась, прижимая внука к себе. Энтони до сих пор не проронил ни единого слова, но никак не мог унять слёзы.
Папа принёс в комнату раскладной столик и налил всем чай. Нужно было время, чтобы успокоиться. Родители не задавали никаких вопросов, но я то и дело ловил их взгляды на своих загрубевших от постоянной работы руках.
- Мам. — начал я. — Будет лучше, если ты ляжешь в больницу. Я буду на связи, не стоит больше переживать, я хочу, чтобы ты была здорова.
Она покачала головой.
— Твой отец уже сказал тебе о риске операции. Я слишком слаба и уверена, что не переживу её, но так у меня есть ещё год или даже два. Я хочу видеть тебя и своего внука каждый день, больше ни за что вас не отпущу.
Краем глаза я заметил, как мой сын напрягся.
— Я не могу вернуться, там моя работа и Энтони учится в школе, в которую мечтал поступить, у него там друзья и любимый человек. Но, мама, я обещаю, что буду тут каждые выходные. Пожалуйста, ложись в больницу. Врачи смогут тебе помочь, я уверен.
— Как далеко от сюда ты живёшь? — спросил отец после небольшой паузы.
— Около шести часов. Мы уедем завтра вечером. Я бы хотел лично отвезти маму в больницу.
Папа благодарно кивнул, но явно был расстроен моим ответом. Про наш отъезд нам больше вопросов не задавали. Мама отвернулась к окну и молча плакала, пока отец расспрашивал Энтони про его учёбу. Возможно, он пока не знал, о чём ещё может с ним поговорить. Мы просидели в моей бывшей комнате до полудня, пока мама не уснула.
Энтони устроился в гостиной перед телевизором. Ему не сразу удалось его включить, ведь у него раньше нигде не было возможности посмотреть его. Отец терпеливо объяснял ему, что значит та или иная клавиша на пульте. Когда мой сын кивнул, что всё понял, папа отвёл меня на кухню.
— У вас никогда не было телевизора? — я печально улыбнулся, ему всё сразу стало понятно. — Вам на жизнь хватает? У нас всегда были деньги, мы копили их для тебя и твоего будущего. Сейчас так больно осознавать, что в то время пока мы жили в достатке, наш самый важный человек едва сводил концы с концами. В начале мы верили, что ты быстро вернёшься, но шли дни, а тебя всё не было. Потом нам стало так страшно, что мы не могли решиться начать поиски. Мы не имеем права просить прощения, но всё же, прошу, больше не исчезай.