Скоро пятнадцать лет, как мама и Артур вместе. У них нет детей. Я догадываюсь, что Артур хотел иметь хотя бы одного собственного, но мама была против. Думаю, в один прекрасный день они поженятся; мама не отдает себе отчета, что, старея, Артур приобретает привычки буржуа, особенно с той поры, как обзавелся телевизором, чтобы бросить вызов соседям.
Перед тем как это все случилось, я работала на заводе. Вполне искренне говорю: я никогда не думала наниматься в прислуги.
В наших краях домашнюю работницу найти невозможно. Доказательство тому то, что врачи и директора предприятий выписывают прислугу из Бретани. Они помещают объявления в газетах Морбигана или Финистера, после чего появляются краснолицые и пышнотелые девицы, таща по новенькому картонному чемодану в каждой руке. Месяц-другой они остаются на месте, теряют загар, приспосабливаются к жизни в городе, а затем бросают службу ради завода, где больше платят и дают свободу после шести.
И вот именно эта свобода больше всего на меня давила. Каждый день одна и та же невеселая дорога в потоке непотребно выражающихся велосипедистов… Потом железнодорожный переезд, куда устремляется толпа рабочих, и они в этот момент хватают тебя своими грязными руками… И, наконец, шаткий домишко Артура, почти без мебели… Сам Артур, высокий и полный, наподобие челнока, с подбородком галошей, полинявшими усами и прилипшими к губам клочками папиросной бумаги!
Нет, клянусь вам, в конце концов, это становилось все невыносимее. Начала я с того, что стала возвращаться домой другой дорогой, проходя через центр Леопольдвиля. Здесь столь же «весело», как и повсюду, но хотя бы город выглядит богаче. Дома построены из песчаника, окружены травяными газонами, посреди которых по вечерам крутятся водяные разбрызгиватели.
Там я и обратила внимание на дом Рулендов.
На первый взгляд, он ничем не отличался от других. Двухэтажное строение с заостренной крышей, увенчанной фарфоровой стрелой, с небольшими окошками в разноцветных переплетах, крыльцом, к которому вели несколько ступеней, и светло-голубым фаянсовым орнаментом вокруг дверей… И все же этой обители была свойственна какая-то носившаяся в воздухе загадочность. Как вам это объяснить? Дом, казалось, пребывал в другом месте. Да, это был здешний дом, но помещенный на какой-то неизвестный остров. Маленький и таинственный остров, где, наверное, было чертовски здорово жить.
На подъездной дорожке, засыпанной красным песком, стояла восхитительная американская машина зеленого цвета с всегда начищенными, сверкающими хромированными деталями, с белыми сиденьями, вызывавшими в моей памяти когда-то замеченную мельком из окна электрички парижскую гостиную… Это видение длилось всего несколько секунд, но с тех пор я не переставала мечтать о той гостиной и представляла, что счастье в этом недостойном мире как раз заключается в том, чтобы опуститься в огромное кресло белой кожи.
Рядом с домом был небольшой, покрытый травой холмик, в центре которого располагался замечательный подвесной садовый диван под синим тентом и с подушками в тон ему. Это тоже походило на счастье. Месье и мадам Руленд отдыхали здесь вечером. Перед ними на хрупких железных подставках, напоминавших тюльпаны, стояли бокалы с виски. Радиоприемник с длинной антенной наигрывал джазовые мелодии. Вы не можете вообразить, до какой степени завораживающей была атмосфера этого сада, с прекрасным блестящим автомобилем, с этой музыкой, с отлично охлажденными — это было очевидно — напитками, этой чуть-чуть покачивающейся парой и поскрипывающими диван-качелями.
Первое время я довольствовалась только тем, что замедляла шаги перед белой оградой усадьбы. Затем я была настолько покорена, что достаточно смело стала прохаживаться взад-вперед перед их домом. В округе их звали «америкашками».
Муж был среднего роста рыжеватым шатеном с покрытыми медными веснушками лбом и руками. Ему было около тридцати пяти лет и работал он в штаб-квартире НАТО в Роканкуре. Он носил коричневато-серые или темно-коричневые костюмы из легкой ткани, белые рубашки с открытым воротом и шляпу из черной соломки с широкой черно-белой клетчатой лентой. По вечерам у себя дома облачался в серые полотняные брюки и пестрые рубашки. Однажды, помню, на нем была рубашка с рисунком — пальмы в песчаных дюнах. На любом другом она показалась бы безвкусной, но Руленд носил ее со свойственным только ему шиком.