А за спиной и сбоку от поручика выстроились люди. Среди этих людей был и тот самый «официант», который подавал поручику и репортеру «грог» и вообще обслуживал наших героев. Громила. Элитный боец — по недавнему определению самого Сушкина.
Этот громила выглядел особенно грозно: в позе готовой молниеносно атаковать ядовитой змеи.
— Господа! — заговорил Сушкин, непонятно к кому обращаясь. — Мне кажется… это маленькое недоразумение можно разрешить и мирным путем. Андрей Гаврилович… Сугробин граф… позовите его. Уверен, всё разъяснится к общему нашему удовлетворению!
Но ничего не разъяснилось.
Сугробина, разумеется, позвали — как не позвать? — но и он, даже не присев за столик, лишь покачал головой и только извинился:
— Прости, Никита Аристархович, но уж очень много ты и твои дружки наломали дров. Это не может остаться безнаказанным.
— Да каких еще дров?! — буквально возопил Сушкин.
— Собственно, — не отвечая, продолжил Сугробин, — вы и так уже должны были… исчезнуть. Если бы не оплошность минёра…
— Минёра?!
— Да: он неверно рассчитал заряд. Отчего случился пожар, а не взрыв подобающей силы.
— Так это твоих рук дело?
Сушкин вскочил со стула и бросился на Сугробина, но тут же был схвачен и беспомощно повис на руках заломавших его людей.
— Сволочь! — ему только и оставалось, что сплюнуть.
Сугробин вздохнул и, надо заметить, вздохнул и в самом деле печально:
— Ты не серчай, Никита Аристархович… но дело есть дело. Зачем ты полез в могилы? Какого черта направил этого… как его?
Сугробин с выражением вопроса на лице посмотрел на Михаила Ивановича.
— Монтинина, — подсказал Михаил Иванович.
— Зачем ты направил Монтинина к склепу?
У Сушкина голова пошла кругом: он ничего не понимал.
— К какому склепу? Кого направил? Ты о чем?
Новый вздох:
— Зря я тебя на кладбища посылал… нет, ты, конечно, молодец: помог. Но… знать бы заранее, чем это обернется! Ты хоть представляешь, на какую сумму нас в итоге нагрели? Куда ты их спрятал?
— Спрятал — что?
— Облигации, черт тебя подери!
Сугробин, начиная злиться, как ранее уже разозлился и Михаил Иванович, перешел почти на крик.
— Какие облигации? Поручик! Вы-то хоть что-нибудь понимаете?
По-прежнему сидевший на стуле поручик развел руками:
— Нет. Все облигации, о которых мне известно, были в чемодане студентов.
Услышавший это Сугробин досадливо поморщился:
— В чемодане были настоящие облигации. Черт с ними! Где фальшивые?! На сто миллионов рублей в разных выпусках? Где они, я вас спрашиваю! Обоих!
К поручику тоже подскочили и заломали. Со стула он упал на пол, где был поставлен на колени.
— Ну? — не унимался Сугробин. — Где они? Никита Аристархович!
Сушкин смотрел исподлобья, но глазами расширенными от изумления: какая-то мозаика начала складываться в его голове.
— Никита Аристархович! Ты же разумный человек! И не первый день нас знаешь! Мы доверяли тебе, а ты… Эх! — Сугробин закусил губу, в его взгляде — на смену печали — появилось презрение. — Скажи хотя бы, зачем они тебе? Они же фальшивые, ты с ними всё равно ничего не сможешь сделать! Только попадешься…
Сугробин перевел взгляд на поручика:
— Ну, а ты, поручик? Ты-то какого дьявола во всё это замешался? Взял бы себе миллион да ушел бы по-тихому! Чего тебе не хватало?
Возражать не имело смысла: поручик это понял и промолчал. А в следующее мгновение у него потемнело в глазах.
Сушкин, увидев, как его друга внезапно и что есть силы хватили полной бутылкой по голове, дико вскрикнул и попытался вырваться из рук державших его людей.
Поручик — без стона — повалился ничком и замер.
Следом повалился и Сушкин.
37.
В склепе не было никаких перемен. Костерок из пропитанных непонятным составом тряпок по-прежнему горел, по-прежнему освещая страшное помещение с наваленными в нем трупами. Поручик по-прежнему сидел, прислонившись к стене и более не приходя в сознание. Сушкин сидел рядом, и по виду его невозможно было понять — думал ли он о чем-то, нет… корил ли себя за случившееся, искал ли выход из ситуации? Его лицо было бесстрастным. Взгляд — того спокойствия, какое можно уже назвать отсутствием, отрешенностью.
Неизвестно, сколько времени так могло продолжаться. Известно лишь то, что каждая уходившая минута приближала смерть: прежде всего, к поручику. Но и к Сушкину тоже. Ведь даже не будучи раненым — его, как выяснилось, только оглушили, — он не мог продержать долго без пищи и воды. А ни того, ни другого в склепе, разумеется, не было. Правда, из-под закрытой двери — в щель у пола — задувало немного снегу, но толку от этого было чуть.