— Пожалуйста, сделайте как я сказал: положите оружие на землю и отойдите на пять шагов.
Я уже у машины. Берусь за ручку двери, поднимаю руку с револьвером, прицеливаюсь. Полицейский немедленно валится на пассажирское сиденье, исчезает за приборной доской. Но я и не собирался в него стрелять. Делаю несколько выстрелов по колёсам, сажусь за руль. Вижу, как он выпрыгивает из машины, дёргает из кобуры пистолет. За гулом мотора и визгом колёс я не слышу выстрелов. В зеркало заднего вида вижу, как он, присев на секунду у колеса, бросается к радиостанции.
Впереди, километрах в двадцати, — Гравинген. Наверняка в этом сонном городишке есть хоть одна полицейская машина. И она конечно отправится сейчас мне навстречу. Но мне не нужен Гравинген.
— Я убил его, — говорю ей. — А в полицейского я не стрелял, ты не думай. Парень тут ни при чём.
«Что собираешься делать теперь?» — спрашивает она.
— Ехать вперёд… Ты ведь любила меня?
«…ла».
— Почему же не сказала, когда всё кончилось?
«Я говорила. Но ты не хотел слышать».
— Потому что я был без ума от тебя! Без ума, понимаешь? А тебе просто надо было не торопиться, дать времени шанс всё исправить. Всё вернулось бы на круги своя. С каждым бывает.
«Я не хотела мучить тебя. Кто же знал, что всё так обернётся».
Вот знак поворота. Через триста метров съезд на гравийную дорогу, к пологому подъёму, к реке.
— Куда всё уходит? И почему?
«Не знаю. Да и так ли это важно?»
— Наверное, нет.
Колёса мягко шуршат по гравию. Гудит мотор, уверенно вознося нас выше и выше, на Гравингесхольм, с которого открывается такой чудесный вид на бегущую далеко внизу реку, не деревушку, прижавшуюся к правому берегу.
— Помнишь, однажды мы стояли над обрывом? — обращаюсь к ней. — У тебя тогда была депрессия, и я таскал тебя по всей провинции, показывая мои любимые места. Я сразу понял, что зря повёз тебя на Гравингесхольм, — сразу, едва только ты подошла к краю. У тебя были такие глаза… Я тогда многое про тебя понял. И я понял тогда по-настоящему, как ты мне дорога.
Впереди и слева, за спуском, поблёскивает водой Нисен — бежит себе между двух высоких берегов, под мост. Съезжаю с гравийки, направляясь на самую вершину.
— Думаешь, просто так я отказался фотографировать тебя на краю? Думаешь, я не понял тогда, какой кадр остался бы мне на вечную память?
«Ну и кому ты сделал лучше?» — говорит она.
Мотор гудит, подчиняясь моему упрямству. Ничего, сейчас подъём закончится, и начнётся ровная площадка до самого обрыва.
Отсюда, сверху, хорошо видно, как две полицейские машины сворачивают с шоссе на гравийку. Конечно, тот рыжий парень видел, куда я повернул. Следующая за копами «скорая» продолжает двигаться прямо. Только она уже никому не сможет помочь. Или хомяк остался жив?..
Плевать.
Я выезжаю на ровную площадку и на минуту останавливаюсь.
Мне хотелось бы повернуться и поцеловать её губы. Но мне страшно увидеть её лицо, в котором не осталось ничего, кроме можетбытия бытия.