Анна Федоровна смущенно прикрыла рот концом темного старушечьего платка и промолчала. А Замухрыгии опять обратился к собравшимся:
— Какие будут еще мнения, товарищи, в части ограждения ответственных сотрудников от клеветы и шельмования?
Заместитель начальника административно-хозяйственного отдела Бугаев хрипловато пробасил:
— Действительно, этот служитель культа ни к чему пристегнут. Допустим, захотела ты, Лиля, критикнуть, — подбери подходящую кандидатуру для сравнения. Мало, что ли, у нас классиков? Я, товарищи, предлагаю заменить этого монаха более современным типом, ну, что ли, Демоном.
Лиля прыснула, но председатель строго постучал карандашом по графину и обернулся персонально к ней:
— Если у тебя, Кучерявенко, есть отвод против Демона, ты выступи организованно, а не нарушай порядок ведения собрания. Что же касается этой кандидатуры, то Демона я и сам бы не пропустил. Во-первых, обидно. А во-вторых, кто он такой? Мифическая личность. Фантазия поэта. И как тебе взбрело в голову, товарищ Бугаев!
Бугаев пробормотал;
— Жена меня часто Демоном обзывает, вот я и решил, что для критики это в самый раз.
Несколько минут длилось молчание. Потом заговорил Пушистое:
— Мне, конечно, самому неудобно. По вот личность, часто упоминаемая в сравнениях у различных ораторов: Юлий Цезарь.
— Э-э, хитер, Никодим Иванович! — засмеялся Бугаев и погрозил Пушистову пальнем. — Популярную фигуру подсовываешь. Только ведь это тоже чуждый элемент: император.
Лиля Кучерявенко не выдержала и ворвалась в «порядок ведения собрания»:
— Хоть и император, а не бюрократ. Сделает много, а, сообщая об этом, уложится в три слова: «Пришел, увидел, победил». Вам бы так писать!
Замухрыгии дробно застучал карандашом о графин. Потом, вздохнув, сказал:
— К глубокому сожалению, предложение Никодима Ивановича отпадает. Есть еще кандидатуры?
Член месткома счетовод Свистунов, любивший выступать по любому поводу, поднял палец, свидетельствуя этим о своем желании высказаться.
— Ну! — с надеждой обратился к нему Замухрыгин. Он уже тяготился этим сложным заседанием. Отсутствие правдолюбивого Вершкова явно не спасало положения.
— Дон Померанце! — торжественно произнес Свистунов.
— Кто? Кто? Кто? — в один голос воскликнули Пушистов, Замухрыгин и Бугаев.
Свистунов вышел из-за стола, правую ногу выставил вперед, а правую руку возложил на боковой карман пиджака, слегка касаясь высовывающейся оттуда расчески. Затем он с чувством продекламировал:
Председатель скосил глаза на Пушистова и, увидев, что тот не выражает недовольства, кивнул головой.
— Годится! Ай да Свистунов! Недаром, видно, ты в пьесе «Бедность не порок» козла играл! Артист! Приношу благодарность от лица месткома.
Но тут же тучка набежала на его председательское чело, и он осведомился:
— Подожди, а кто автор?
Свистунов замялся:
— Автор? По-моему, Пушкин. Впрочем…
— «По-моему», «впрочем», — передразнил председатель. — Ты должен точно знать: автор, фамилия, имя, отчество, собрание сочинений, том такой-то, страница такая-то. Чтобы комар носа не подточил. Может, вспомнишь? Или кто из товарищей подскажет?
Но все молчали, и только Лиля улыбалась.
Тогда Замухрыгин сокрушенно покачал головой.
— Ничего не выйдет. А вдруг автор не тово… Или как раз именно тово. Что же, мы будем протаскивать в стопную печать чуждую или разложенческую литературу? Эх, Свистунов, Свистунов, сколько мы тебя учили бдительности!
— Память подвела! — весь багровый от стыда, бормотал Свистунов.
Тут вновь взяла слово уборщица Анна Федоровна Улыбышева:
— Вы, товарищи, все о том, кого бы зачислить вместо этого монаха, а о деле-то и забыли. В картинке критикуют Никодима Ивановича за бюрократизм. Как же с этим-то быть? Ведь здесь зло.
У Замухрыгина от такой смелости рядового члена месткома глаза полезли на лоб:
— Ты что, Федоровна, решила пас, глупых, учить уму-разуму? А пе лучше ли тебе подумать об искоренении пережитков капитализма в собственном сознании?
Но тут возмутилась Улыбышева. Она вскочила и закричала:
— Нечего меня каждый раз этими пережитками корить! Не ко двору я тут пришлась, так и скажите! — Я и уйти могу!
Вместе с ней встала Лиля.
— Я вам, тетя Аня, компанию составлю. А вас, — она обернулась к сидящим за столом, — предупреждаю: нам на роток пе накинешь платок. Вот!
Решительно завязав платок, Лиля Кучерявенко направилась к выходу. Улыбышева шла за ней. Их пе удерживали.
Секретарь парткома, толстый и добродушный Павел Павлович, смеялся до слез, когда Лиля и Анна Федоровна, перебивая друг друга, рассказывали ему о заседании месткома.
— Так вы считаете, что Замухрыгин нарочно не позвал Вершкова?
— Нарочно. Тот бы им и без председателя прописал, что надо.
— Ну, а про Демона ты все-таки присочинила?
— Честное комсомольское! Спросите хоть тетю Аню. Или вот что…
Лиля схватила Павла Павловича за руку и вывела в коридор. Учреждение уже опустело, и двери комнаты, где заседал местком, были открыты настежь. Не пришлось даже близко подходить к ним: так отчетливо доносилось каждое слово.
Ораторствовал счетовод Свистунов:
— Предлагается кандидатура Александра Дюма. Писал много и в смысле сатиры на одних правах с забаллотированным Пименом. В то же время в библиотеках на отличном счету, зачитываются им, можно сказать, до дыр, так что для Никодима Ивановича личность необидная. Я полагаю, принципиальных возражений не будет?
Павел Павлович замахал руками, а у себя в комнате решительно сказал Лиле:
— Права ты, редактор, на все сто. Полезно пропесочить их еще раз. Да посмешнее! Поядовитей! Пусть узнают, чем крапива пахнет.
БАСТИОН ПУЗЫРЬКОВЫХ
Этому правдивому рассказу можно предпослать одну hi народных пословиц, вроде «Крайности сходятся», «Привычка — вторая натура» или даже что-нибудь более ядовитое.
Алексей Иванович Пузырьков отличался робостью, а Михаил Михайлович Дубов — напористостью. Первый был рядовым библиотекарем, а второй — личностью номенклатурной на уровне начальника отдела; первый всю жизнь сеял разумное, доброе, вечное в одной и той же библиотеке и не льстился ни на какие заманчивые предложения «развернуться в аппарате»; второй слыл могучей организационной силой, ибо вечно проводил всякие перестройки, и маленькая Надя Пузырькова часто его спрашивала; «А ты теперь уже не на макаронах, дядя Миша?» И дядя Миша отвечал: «Нет, несмышленыш, я теперь не на макаронах». Первый мог увлеченно трудиться ночами и читать запоем, даже опаздывал на работу, а второй, беря книгу вечером, быстро засыпал, но зато любил и грядок и систему; к примеру, звоня в квартиру, нажимал кнопку обязательно три раза, объясняя это тем, что первый звонок могут не услышать, второй заставит насторожиться, а третий «сыграет свою информационную роль».
Однако оба они охотно обсуждали варианты дебютов и гамбитов, могли подолгу сидеть за шахматной доской, и это их сближало.
Когда Алексей Иванович Пузырьков, честнейший работяга, получил на всю свою немалую семью роскошную квартиру, Михаил Михайлович Дубов появился на новоселье одним из первых. Как обычно, он позвонил трижды, вошел, привычно поздоровался: «Как ваше ничего себе?» — и обстоятельно стал осматривать комнату за комнатой, потрогал пружину дивана-кровати, заглянул за трюмо и загадочно изрек:
— Стандарт.
— Что стандарт? — удивился хозяин.