Не задумываясь ни на секунду, он ринулся к болоту (по счастью, в округе оно было только одно). Но, добравшись туда, он впал в понятную растерянность. Вам никогда не казалось, что все жабы на одно лицо, не говоря уже о всяких лягушках?
К этому моменту тетя пребывала в глубокой меланхолии и, сидя на кувшинке, ловила мух. Появление дяди не нарушило ее душевное равновесие.
Дядя не долго пребывал в замешательстве — он все-таки был настоящий маг и ученый, а ученым свойственны изящные решения очевидных проблем. Он решил применить метод последовательного перебора, превращая лягушек в людей до тех пор, пока одна из них не превратится в родную и любимую тетушку.
Потом, рассказывая эту историю, тетя признавалась, что больше всего ее возмутило не то, что дядя превратил ее в жабу. И даже не то, что он сначала превращал лягушек в прекрасных девушек, а уже затем их целовал, хотя «по науке» надо бы наоборот (дядя, разумеется, оправдывался рассеянностью, тоже свойственной настоящим ученым). Нет, больше всего ее возмутило то, что дядя в глубине души сразу не почувствовал, какая из жаб является его ненаглядной супругой.
Это стерпеть было нельзя, и тетя жаждала мщения. Дядюшка, чье выражение лица сменилось от блаженной, почти экзальтированной радости от мысли, что мелкое недоразумение уладилось и сейчас его будут кормить, до недоуменной обиды, мол, чем я заслужил такое отношение к себе после того, что я для тебя сделал, уже хотел раскрыть рот, но не успел. Тетушка, кипя благородным гневом, превратила его в соляной столб. Затем, немного подумав, она последовательно превращала его… в сломанную бочку, трухлявое бревно, тупоголового тролля, поляну из лопухов, огородное пугало и вылинявший матрас, пока наконец не подошла к оптимальному, на ее взгляд, варианту — барной стойке.
Затем, еще немного поразмыслив, она произнесла дополнительное заклинание. В тот же день во всех кабаках, тавернах, трактирах и других заведениях, где хотя бы раз в год могли продавать спиртные напитки, появились новенькие барные стойки, отделанные темным лаком и пахнущие стружкой, лесом и чистотой.
Разумеется, таковыми они оставались недолго. Хрупкая душа дядюшки страдала всякий раз, если на стойку проливали пиво или царапали ее неловким движением, не говоря уже о том, когда со всего размаху небрежно швыряли кружку на лакированную поверхность. Будучи разделенным на десятки и сотни частей, дядя ежедневно был вынужден смотреть на все мерзости пьянства, даже не имея возможности принять в них участие.
Кто знает, может быть, восприятие множества событий одновременно так повлияло на дядю или то, во что превратились стойки от повседневного общения с клиентами, а может быть, он просто увидел, как делаются всевозможные коктейли и разбавляются его любимые напитки, но когда через месяц тетушка остыла и вернула дядю в прежнее состояние, он уже был другим человеком. Он стал принципиальным трезвенником, и от одной мысли о возможной выпивке его начинало мутить. Конечно, спать и видеть сны он не перестал, но теперь его фантазии были тихие и спокойные (а тихие и спокойные фантазии почему-то оживают значительно реже, чем буйные и опасные).
Тетушка была довольна, а жители городка — просто счастливы, они не уставали повторять «святая женщина» и ежедневно упоминали ее в своих молитвах.
Жизнь городка вернулась в привычную колею.
ГЛАВА 6,
в которой профессора спорят настолько горячо и увлеченно, что почти забывают о предмете спора, умудряясь в итоге все же найти решение, устраивающее практически каждого
Для объективного решения любого спорного вопроса необходимо выслушивать все заинтересованные стороны.
— Таким образом, — сказал Эмрал своим слушателям, — мы ясно можем видеть, что недостатки есть у самых замечательных колдунов и волшебников, что не мешает им оставаться известными и почитаемыми магами.
Половина его слушателей давно дремала, уткнувшись носом в различные магические предметы, типа посоха или книги, другая же, та, которая слышала все эти байки в первый (максимум во второй или третий) раз, бодро хихикала. И те и другие напрочь забыли, зачем же они здесь собрались, чего, собственно, Эмрал и добивался.
— Поэтому я считаю, — закончил он свое продолжительное выступление, — что юношу надо принять в Школу.
Поднял голову еще один волшебник — Ээлк (он происходил из племени, где имя родившемуся младенцу давали по первому слову, которое тот произнесет, поэтому большой длиной и разнообразием они не отличались). Все это время он, согнув ноги и скрючившись в замысловатой позе, витал в воздухе примерно на уровне полутора-двух метров от пола. Легкие порывы ветра из окна иногда относили его в сторону, но недалеко, и он вновь возвращался в исходную точку, слегка покачиваясь в воздухе, как воздушный шар.
— Я считаю, что мальчика надо принять. Он имеет хорошие рекомендации и отлично прошел все тесты. У него хорошая память, трудолюбие и, самое главное, очевидное желание стать магом. Это уже очень немало. В конце концов, всегда есть выпускной экзамен, и если ему не удастся его выдержать, то он хоть сможет остаться в Школе в качестве ассистента преподавателя. По крайней мере, все знают, что Школа плохих магов не выпускает.
Габил недовольно сморщился и обвел взглядом Совет. Неужели никто не видит, что крысенышу нет места в стенах почтенного заведения, которое заканчивал и сам Габил, и его отец, и отец его отца, вплоть до одного из основателей самой Школы.
Со своего места поднялся Вертуум, настоящий гигант, с такими широкими плечами, что показалось, когда он встал, будто в комнате сразу стало тесно и темно. Вертуум был не злым, но сравнительно тупым или, точнее, недостаточно гибким. (Конечно, и злость, и тупость измеряются по меркам магов, среднему человеку Вертуум вряд ли показался бы несообразительным, и уж, по крайней мере, он не рискнул бы ему об этом сообщить.)
Речь его была замедленна, и каждое слово гулко отдавалось в комнате.
— Помните моего брата? — спросил он. — Он еще всегда заикался, когда волновался. И вот, когда он, еще совсем молодой маг, приехал в город, в котором хотел поселиться, там стояла страшная жара. Была засуха, страдали и люди, и животные, урожай погибал. Узнав, что к ним приехал чародей, с отличием окончивший Школу Магов, жители попросили его наслать дождь. Эта просьба была его первым реальным заданием, он, разумеется, хотел сделать как лучше и очень волновался. Он произносил заклинание дождя и начал заикаться. Обычно брат мог справиться с волнением, но в этот раз людские эмоции и выкрики мешали сосредоточиться и успокоиться. Что случилось в результате — вы все помните. Страшное наводнение, которое чуть не смыло целый город и полностью уничтожило запасы продовольствия за несколько лет.
— Ты преувеличиваешь, — возразила Ильгендия, женщина необъятных размеров и несокрушимого обаяния. — Во-первых, если мне не изменяет память, твой брат почти сразу помог восстановить город и даже оставался там еще в течение трех лет, помогая своими заклинаниями людям. Он лечил их, давал им еду и защищал от врагов. А во-вторых, это простительные ошибки молодости, которые в той или иной степени совершал каждый из нас. Важно уметь вовремя их исправить.
Профессора оживились: начиналась перепалка — их любимое развлечение, стихия, в которой они чувствовали себя как рыбы в воде. Многие даже старались подходить как раз к началу дискуссии, ведь новички заведомо не могли сказать ничего интересного, так что и слушать их было незачем, а вот обсудить их выступление было увлекательнейшим занятием.
— Молодой человек, а голос у вас звучный? — хрипло просипел маг с безумно горящими глазами цвета бешеного огурца. Над его теорией, гласившей, что чем громче произносишь заклинание, тем сильнее будет эффект, втихомолку посмеивалась половина понимающих магов, что только подстегивало его в бесконечных и бесплодных попытках доказать свою правоту. Неожиданно поняв, что даже громовой глас абитуриенту не пойдет впрок, так как произнести заклинание правильно тот все равно не сумеет, волшебник разом потерял к нему всяческий интерес и вновь уткнулся приплюснутым носом в спинку стула.