Я прижимаю колени к груди и пытаюсь успокоиться. Этот кошмар наложил на меня отпечаток. Они никогда не были такими мрачными и яркими. Реальными. Я никогда так не реагировала. Но жизнь становилась все хуже с каждым годом. Долгое время мне приходилось мириться только со смертью матери. Затем, почти десятилетие спустя, пришел Эрик.
Повторяющиеся кошмары, которые у меня были раньше, включали либо смерть моей матери, либо Эрика. А не смесь того и другого.
А что касается кошмаров моей матери? Ну, это было другое.
В этом было что-то другое. После того, как я стала свидетелем того, что сделал мой отец, он сказал мне, что то, что я видела, на самом деле не произошло, и пытался заставить меня поверить в ту же чушь, которую он рассказывал всем остальным. Я почти поверил ему, пока он не пригрозил убить меня, если я заговорю. Помню, я так много плакала, а потом просто остановилась.
Десять лет и ему угрожают смертью? Я ему поверила. У меня не было причин сомневаться, что он этого не сделает. В конце концов, я видела, как он убил маму. Я не хотела, чтобы он зарезал и меня, поэтому я сделала то, что он сказал, и попыталась забыть. Он заставил всех врачей приходить ко мне, и они сказали мне, что иногда дети выдумывают.
Я тоже делала вид, что верю им, и действовала так, как будто верю, хотя я никогда не говорила. Но я всегда держала правду запертой в своих кошмарах. Запертой в своей голове.
Только что было лицо мужчины. Он никогда раньше не появлялся, и я не могу вспомнить, как он выглядит.
Мое сердце снова забилось, когда дверь открывается и входит Тристан с подносом с завтраком.
Я поднимаюсь на ноги, желая, чтобы на мне было нижнее белье, но еще больше желая, чтобы он просто отпустил меня.
Он входит с этим хладнокровным видом, оценивая меня. Я вижу по его глазам, он думает, что я лгу. Он думает, что я лгу, чтобы защитить своего отца. Он никогда не узнает, что это последнее, что я сделаю.
Моему отцу никогда не понадобятся такие, как я, чтобы защитить его, потому что он не дал мне ничего, что могло его выдать. Вообще ничего. Даже ни малейшего намека.
— Я скоро принесу тебе одежду, — говорит Тристан. Я не отвечаю.
Что я должна сказать? Спасибо? Я не говорю спасибо, и я не собираюсь вести себя так, будто я благодарна, хотя это так.
— Я принес тебе завтрак, — добавляет он.
— Я не хочу, — отвечаю я. Я ничего не хочу. Еда — это последнее, о чем я думаю.
Не то чтобы я не голодная, я голодна. Я просто не хочу есть.
— Ты это съешь.
— Нет, не буду, — бросаю я в ответ.
Это всего лишь второй день, а он уже выглядит так, будто я ему надоела. Он выглядит так, будто он готов меня убить.
— Изабелла, не вынуждай меня, — угрожает он.
Или что?
Вот что я хочу сказать. Я хочу спросить его, что будет, если я не поем, но передумываю.
Я не знаю, почему я продолжаю помнить, каким он был, когда мы впервые встретились, потому что очевидно, что он кто угодно, но не тот добрый незнакомец, которого я встретила в парке. Воспоминание возвращается ко мне и тянет мое сердце. Я была права, когда сказала, что он носил маску. Он носил.
Он действительно обманул меня, и теперь, когда я оказалась в этой ситуации, мне придется не согласиться с ним по поводу смерти.
— Ты ошибался… — шепчу я.
— О чем?
Мне не стоило так заводиться. Наверное, я все еще злюсь, что он дурачил меня. Он такой же, как и все остальные, кто думал, что может обращаться со мной как с дерьмом.
— Ты сказал, что смерть хуже. Это не так. Ты хуже. Ублюдок, — шиплю я, но сразу жалею об этом, когда он бросается ко мне. Мне следовало промолчать.
Несмотря на это, я продолжаю говорить, будто во мне есть хоть капля храбрости, хотя на самом деле её нет. Страх разрывает меня изнутри, затуманивая мысли. Если бы я могла мыслить ясно, то знала бы, никогда нельзя злить человека, который тебя похитил. Особенно такого, кто не только нашёл меня, но и раскрыл, кто я, чтобы украсть у моего отца. На это способен лишь кто-то действительно могущественный.
Он швыряет поднос на кровать с такой силой, что напиток едва не проливается. Я пытаюсь бежать, но он быстрее. Пока мой мозг отдает приказ ногам двигаться, он успевает поставить поднос и схватить меня.
Я кричу, когда его рука сжимает мое запястье и тянет меня к себе. В отчаянии я хватаю подушку и бью его. Глупо. Очень глупо.
С рычанием Тристан вырывает её из моих рук с такой силой, что ткань рвется, и перья разлетаются вокруг нас. Он бросает остатки подушки в сторону и резко толкает меня к стене.
— Ты думаешь, я, блядь, хуже смерти? — рычит он, впиваясь мне в лицо и прижимая мои руки к стене. Он снова слишком близко. Мне это не нравится.