Но они ещё не закончили.
Он всё ещё кончал, когда оторвался от неё и развернул так, что ноги сомкнулись вокруг его талии. Его сперма брызнула ей на живот, а губы нашли её в страстном поцелуе, на вкус напоминавшем о её крови и возбуждении. А потом они оказались в воздухе, и его огромные крылья подняли их высоко в небо. Выше, над облаками. Через верхние границы стратосферы в жуткую тишину космоса. С рыком он раздвинул её бёдра и вошёл в тело. Лиллиана закричала от невероятного ощущения, когда он заполнил её, а затем закричала снова, когда он обернул свои крылья вокруг них и устремился обратно к Земле. Они летели вниз, как ракета, вращаясь в коконе неконтролируемого вожделения. Он извивался в ней, его член поглаживал ткань, уже готовую к нему, с каждым стремительным движением бёдер. Вой ветра и давление от падения перенапрягли все чувства, позволив ей ничего не делать, кроме как чувствовать то невероятное, что он делал с её телом.
— Лили! — закричал он, запрокидывая голову в жёстком мужском экстазе, обнажив клыки и напрягая сухожилия на шее. Она кончила снова как раз в тот момент, когда они достигли низкой полосы облаков, и ещё раз, когда Азагот взмахнул крыльями и не дал им упасть в океан. Он медленно, грациозно перекатился и поплыл в потоке воздуха, пока они переводили дыхание и наслаждались последними, угасающими импульсами удовольствия.
— Я люблю тебя, — прошептал он.
— Я тоже люблю тебя, — сказала она, наверное, в миллионный раз, но по какой-то причине этот раз показался ей самым важным. Потому что он может оказаться последним.
Глава 21
Лиллиана бежала по берегу моря в ярко-розовом бикини, её босые ноги шлёпали по волнам, а вода доходила до кончиков пальцев ног. Лиллиана вдохнула солёный воздух и свежий аромат цитрусовых рощ, которыми был усеян греческий остров Ареса. Когда она жила здесь, то ежедневно бегала трусцой, пока на восьмом месяце беременности не пришлось перейти на ходьбу. Она остановилась, стряхивая капли песка и воды на икры. Это был сон, но он был реальностью.
Её рука потянулась к животу. Плоский. Верно. Это снова была сила ребёнка. Сны всегда начинались так, и она должна была вспомнить, что происходило. Может быть, на этот раз Азагот будет здесь. Пожалуйста, пожалуйста, пусть он появится.
Она расправила плечи, радуясь, что боль от того, что ей отпилили крылья, прошла. По крайней мере, здесь, в мире сна. Вернувшись на холодный пол камеры, она почувствовала невыносимую боль. И все же часть боли была не физической. На самом деле, большая часть. Она умрёт. Она знала это и примирилась. Ну, может быть, не совсем примирилась, но на каком-то уровне она приняла свою судьбу.
Что занимало её мысли и приводило в невероятный ужас каждое мгновение бодрствования, так это беспокойство о ребёнке. Он не мог родиться в Шеуле. На каждом углу были чудовища и страдания, и самым большим извергом из всех был Молох. Представляя, что он сделает с невинным ребёнком своего врага, а это легко сделать, поскольку Молох описал ей всё в мельчайших подробностях, она несколько часов после этого дрожала и её тошнило. И если каким-то образом ей удавалось выбросить это из головы, мысли возвращались к Азаготу и к тому, что ему придётся пережить, если он потеряет их обоих.
Когда она впервые встретила Мрачного Жнеца, он был холоден, почти мёртв внутри. По иронии судьбы, он был эмоционально подавлен, потому что когда-то слишком сильно переживал. Как эмпат, обладавший чрезвычайной чувствительностью, он был уязвим эмоциями других людей, и потеря этой способности принесла ему покой и свободу. По крайней мере, так было до тех пор, пока Лиллиана снова не пробудила в нем эмоции. Ему потребовалось время, чтобы взять их под контроль, и это по-прежнему было ежедневной борьбой. Что произойдёт, если он потеряет себя в горе и гневе?
Она боялась, что знает ответ на этот вопрос. Это поглотило бы его, разрушило бы всё, что он построил, всё, что любил.
— Лиллиана?
Улыбаясь, почти испытывая головокружение от звука голоса Азагота, Лиллиана развернулась на мокром песке, только чтобы увидеть выражение полного опустошения на его лице. Она бросилась в его объятия, отчаянно пытаясь утешить его, удержать от саморазрушения.
— Все в порядке, Азагот. Я в порядке.
— Твои крылья, — прохрипел он. — Мне так жаль. Мне так… жаль.
— Ш — ш -ш. — Она обхватила его лицо руками, заставляя посмотреть на неё. — Они отрастут снова. Всё в порядке, — сказала она, хотя это было не так. К рылья не отрастут, пока она не выберется из Шеула, и она не была на сто процентов уверена, что в Шеул-Гра им будет лучше.