– А, один из этих. Лично я их терпеть не могу, – сказал один.
– Ну вот, опять. Вы снова сказали «я», – сказал один.
– Нет! Нет! Я никогда не говорил «я»… вот сволочь!
Он вспыхнул и сгорел – так улетучивается небольшое облачко пара, мгновенно и без остатка. Почти так же мгновенно на его месте появился другой, как две капли воды походящий на своего предшественника.
– Да послужит это уроком. Стать личностью значит обрести конец. А теперь… пойдем, – сказал один. Азраил проводил их взглядом.
Крайне трудно постичь мысли существа настолько огромного, что в реальном пространстве его длина может быть измерена только световыми годами. Но он развернул свое немыслимо гигантское тело и глазами, в которых бесследно терялись звезды, отыскал среди мириадов других миров тот, что своим видом напоминал тарелку. И который покоился на спинах слонов. Стоящих на панцире черепахи. Плоский мир – мир в себе и зеркало всех прочих миров.
Все это выглядело достаточно интересно. Азраилу было скучно, ведь его смена длилась вот уже миллиарды и миллиарды лет.
А в этой комнате будущее перетекает в прошлое, протискиваясь сквозь узкий ободок настоящего.
Стены уставлены жизнеизмерителями. Не песочными часами, нет, хотя по форме они похожи. И не часами для варки яиц, которые вы можете купить в любой сувенирной лавке, – обычно они прикреплены к дощечке с названием вашего курорта, и надпись эту делал человек, который слыхом не слыхивал о чувстве прекрасного.
И вовсе не песок течет внутри жизнеизмерителей. Это секунды, превращающие «быть может» в «уже было».
На каждом жизнеизмерителе стоит имя.
Комнату заполняют шорохи живущих людей.
Представили картину? Замечательно.
А теперь добавьте к ней стук костей по камням. Этот стук приближается.
Темный силуэт скользит перед вашими глазами и идет дальше, вдоль бесконечных полок с шуршащими сосудами. Стук, стук. Вот часы, верхний сосуд которых почти опустел. Костяные пальцы протягиваются к ним. Снимают с полки. Еще один жизнеизмеритель. Взять с полки. И еще, еще. Взять, взять.
Это все работа на один день. Вернее, она была бы рассчитана на один день, если бы дни здесь существовали. Стук, стук, темная тень терпеливо следует вдоль полок. И вдруг в нерешительности останавливается.
Странный маленький жизнеизмеритель. Размером не больше наручных часов. Золотой. Но вчера его здесь не было – вернее, не было бы, если бы здесь существовала такая штука, как «вчера».
Костяные пальцы смыкаются вокруг жизнеизмерителя и подносят его к свету.
Там, небольшими прописными буквами, написано имя.
И это имя – «СМЕРТЬ».
Смерть поставил жизнеизмеритель на место, но потом снова взял его в руку. Внутри колбочек струились песчинки времени. Смерть перевернул измеритель – так, на всякий случай, посмотреть, что будет. Песок продолжал течь, только теперь он падал снизу вверх. Впрочем, иначе и быть не могло.
Все это означало только одно. Завтра не будет – пусть даже такой штуки, как «завтра», здесь никогда не существовало.
Смерть почувствовал за спиной движение воздуха. Он медленно повернулся:
– ПОЧЕМУ? – спросил он у колышущейся в полумраке фигуры.
Фигура объяснила.
– НО ЭТО… НЕПРАВИЛЬНО.
Фигура сказала, что он ошибается, все идет как идет.
Ни единый мускул не дрогнул на лице Смерти – просто потому, что мускулов там не было.
– Я ПОДАМ АПЕЛЛЯЦИЮ.
Фигура сказала, что апелляции не принимаются, уж кто-кто, а он должен это знать. Смерть немного поразмыслил.
– Я ВСЕГДА ЧЕСТНО ИСПОЛНЯЛ СВОИ ОБЯЗАННОСТИ. ТАК, КАК СЧИТАЛ НУЖНЫМ, – наконец промолвил он.
Фигура подлетела ближе. Она немного напоминала монаха в серой рясе с капюшоном.
– Мы знаем, – сказала она. – И поэтому разрешаем тебе оставить лошадь.
Солнце клонилось к горизонту.
Самые недолговечные создания Плоского мира – это мухи-однодневки, они живут не больше двадцати четырех часов. Как раз сейчас две самые старые мухи бесцельно кружили над ручьем с форелью, делясь воспоминаниями с более молодыми мушками, что родились ближе к вечеру.
– Да, – мечтательно произнесла одна из них, – такого солнца, как раньше, уже не увидишь.
– Вы совершенно правы, – подтвердила вторая муха. – Вот раньше солнце было настоящим. Оно было желтым, а не каким-то там красным, как сейчас.
– И оно было выше.
– Именно так, именно так.
– А личинки и куколки выказывали к старшим куда больше уважения.
– Именно так, именно так, – горячо подтвердила другая муха-однодневка.