5
Елена Мстиславна приехала в Белгород с маленьким сыном и, обливаясь слезами, упала в объятия матери. Пока Христина, как могла, утешала дочь — а ведь скоро Добродею отдавать замуж, да и Ингеборге её тётка Маргарет Фридкулла уже подыскала жениха — молодого бодричского[17] короля Кнута Лаварда! каково младшим сёстрам выходить замуж, видя перед глазами пример старшей? — пока она успокаивала Елену и возилась с её сыном, Мстислав поспешил к отцу. Самоуправство Ярославца Святополчича не должно было сойти ему с рук. Волынский князь пренебрёг кровью Мономаховой, отрёкся от родства с царём русским — и не было ему за это прощения.
Владимир Всеволодович даже обрадовался. Ярославец, незаконный сын его двоюродного брата Святополка Изяславича, был последним претендентом на золотой стол и единственный мог оспаривать его у Мономашичей после смерти Владимира Всеволодовича. Его надо было остановить. То, что он разорвал связь с царским родом, развязывало Мономаху руки.
В тот же день он призвал к себе сына Романа. Тот пока не имел удела и жил подле отца.
— Роман, — начал Мономах, — на нас куёт крамолу Ярославец Святополчич. Он прогнал от себя твою сыновницу, Мстиславову дочь, и хочет идти войной. В Писании сказано: «Виновен не тот, кто первым напал, а кто первым задумал напасть. Тот же, кто напал, всего лишь упредил удар». Должны мы сейчас идти на Волынь войной. Веди полки, сын. Коли изгонишь Ярославца, тебе дарю его удел. Он твой!
Во Владимире-Волынском прослышали о выходе Мономаховых дружин, когда те были уже под Туровым. Брячислав Святополчич, младший брат Ярославца, послал ему гонца. Ни он, ни Изяслав, третий Святополчич, ничем не могли помочь брату — оба были слишком молоды, чтобы водить в бой дружины. Да и силу Мономах послал немалую.
Получив весть, Ярославец собрал своих людей.
— Свершилось, бояре! — сказал он. — Мономах идёт на Волынь войной. Послал сына свово, Романа, с полками. Как поступим? Затвориться во граде и послать гонцов братьям в Туров и Пинск да к Болеславу в Краков, чтоб прислали подмогу? В чистом поле мы Мономаховы полки не разобьём!
Бояре переглядывались. Некоторые пришли сюда с Ярославцем, другие были местные, помнили ещё Давида Игоревича.
Один из них, уже совсем дряхлый Бреслав Заславич, взял слово:
— Князь! Не дело ты творишь. Ратились мы уже со всей Русью в прежние времена — не устояли. Не устоим и теперь.
— Прежние времена? — фыркнул Ярославец. — В прежние времена под стенами половцы стояли, и то град держался. А ныне стоит мне кинуть клич — придут полки из Турова и Пинска, из Клёцка и Погорины, пришлёт подмогу Болеслав. Выстоим!
— Князь! — поддержал Бреслава Заславича и Ивор Вакиевич, сын боярина Вакея, недавно отошедшего в мир иной. — На нас сам Мономах идёт. Город держался, когда его брали половцы да Святополк, отец твой. А Мономах своими победами славен. Одолеет он тебя!
— Это мы ещё поглядим! Мира с Мономашичами не хочу! Воевать стану!
— Опомнись, князь!
— Мономах честь мою княжью в пыль превратил! Он — Руси царь, а мы кто? Мы единого деда внуки, одного рода-племени, а он над нами теперь глава. Он и род его! Не по Правде сие! И я заставлю его это признать! Он наши древние законы себе в угоду повернуть хочет! Не дам!
— Неразумны твои слова, князь, — упрекнул его Захар Сбыславич.
— А ты кто такой, чтоб меня уму-разуму учить? Ты боярин мой. Я тебя кормлю-пою, земли тебе дарю, ты меня должен слушаться. А не нравится — вот тебе Бог, а вот — порог! Убирайся!
Захар Сбыславич встал, оправил пояс, медленно поклонился, достав рукой до пола, медленно разогнулся — сказывалась старость.
— Служил я отцу твоему, князь. Служил и тебе. А ныне иду служить другому князю.
Повернулся и пошёл прочь. Бояре смотрели ему в спину. Молчание нарушил голос Ярославца:
— Чего пнями расселись? Небось вослед побежать хотите? Так бегите, скатертью дорога! Никого не держу! Кто верен мне, тот пущай останется, а кто струсил да кто совесть на сытое брюхо, аки свинья, променять готов — те пошли вон!
Со своего места встал Бреслав Заславич, опёрся на посох, поморгал глазами, словно впервые озирая гридницу.
— Коли так, прощай, князь Ярослав, — тихо сказал он.
Ярославец не мог больше сидеть неподвижно — вскочил, топнул ногой и выбежал сам, хлопнув дверью.
На другой день начали уезжать из Владимира-Волынского бояре.
Одни покидали город открыто, на возках, в которых везли добро, и не подбирали в теремах разве что соринки, явно не собираясь ворочаться. Другие вскакивали на коней, вооружали своих отроков и уезжали как на войну.
17