Третьи никуда не спешили, но затворялись в своих теремах и сидели тише воды ниже травы. А полки Романа Владимирича подходили всё ближе и ближе. И вот уже прискакал с чёрной вестью огнищанин[18], что взяли князево село на реке Стоходе и идут прямиком к стольному граду.
Ярославец спешно кинул клич, вооружая дружину и созывая ополчение. Но из бояр не отозвался никто, а городское вечевое било помалкивало. Город, напуганный приходом Мономаховых полков, затих.
Мрачнее тучи, злой, метался Ярославец по терему. Все его бросили — бояре отвернулись, одни подались к Роману в полки, другие ждут, чем всё кончится. Даже город — и тот не спешит выставить ополчение. А Мономашич всё ближе и ближе...
Стукнула дверь — вошёл Всеволод.
— Батюшка?
Ярославец невольно залюбовался сыном. Несмотря на то что было у него три жены и всех троих он мало любил, старшим сыном гордился. Ради детей, их будущего, пошёл он на это, и своими руками лишить сыновей доли в Русской земле Ярославец не хотел.
— Что будем делать, отец? Враги уже близко!
Ярославец шагнул ближе, взял сына за плечи, заглянул в глаза.
— А что бы сделал ты? — выдохнул прямо в лицо. — Все отвернулись от меня! Гонца послал я к Болеславу — да мала у меня надежда на него. Братьям в Туров и Пинск отправил весточку — да не поспеют они уже. А мои бояре — видал? — все к Роману переметнулись. Одни мы, сын.
— Бежать?
— Только бежать, сын.
Против ожидания, Всеволод не дрогнул. Хотя было ему всего пятнадцать, он уже умел смотреть в глаза судьбе.
— А куда?
— В Венгрию, — не задумываясь, ответил Ярославец. — Коломан, доброхот Мономахов, умер. На престоле родич Предславы, сестры моей. У него помощи попросим. А ежели что — в Польшу, к Болеславу. Ты готов?
— Готов, — кивнул Всеволод.
В молчании выезжали они из Владимира-Волынского. С князем остались немногие дружинники — их вёл сотник Некрас, отвозивший в Белгород княгиню Елену. Всего набралось чуть более ста всадников — сам князь с княжичем и княжной, дружинники, огнищанин разорённого сельца на Стоходе, несколько слуг и конюхов. Добра взяли мало — всё уместилось в одном возке.
Полгорода высыпали посмотреть на отъезд князя. Среди тех, кто толпился на улицах, Ярославец заметил сыновей и внуков оставшихся в городе бояр. Небось, радуются, прикидывают, кому достанутся его сёла и ловища, да какие ещё угодья пожалует Мономах за верную службу! Если бы смирился, принял власть Мономаха, Ярославец сам мог стать таким же слугой, растеряв княжье достоинство.
Перебравшись через Гучву, Ярославец остановил коня и обернулся на стены своего города. Владимир-Волынский успел стать ему родным и близким. Тут погиб брат Мстислав, тут схоронил двух первых жён, тут родились его дети. Князь искоса глянул на сына и увидел, что по щеке Всеволода бежит слеза.
— Мы ещё вернёмся сюда, — тихо сказал Ярославец. — Клянусь!
И первым отвернулся, поворачивая коня к Угорским воротам.
Через несколько дней Роман Владимирич подошёл к стенам Владимира-Волынского, и Бреслав Заславич вынес ему дары, приветствуя нового князя.
6
Не жалея ни себя, ни коня, Валдис примчался в Новгород раньше не только возвращавшихся из Киева бояр, но даже княжеского гонца, везущего Всеволоду и его боярину Даньславу Мономахов приказ.
Василиса была на дворе — встречала обоз с данью из Ставровых вотчин — и не поверила своим глазам, когда в воротах показался Жизномирич на шатающемся, загнанном коне. Парень осадил еле держащегося на ногах коня и сполз наземь к ногам Василисы.
— Беда, матушка, — хрипло выдохнул он, опираясь на руки, чтобы не упасть, — Ставра Гордятича... Владимир-князь...
— Что? — Василиса упала на колени. — Что — Владимир-князь?
— В подвалы... в цепи...
Зашуршал подол летника. Валдис поднял голову — Василиса встала, прямая, с остановившимся, похолодевшим лицом. Сердце билось часто-часто, пойманной птицей, а потом вовсе замерло. Нечего было спрашивать и выведывать, за что княжий гнев падает на головы. Князь — что Бог, хорошо, пока далёк. При князе, что у Христа за пазухой, а коли прогневается, ничем уж не смягчить.
Выбежавшая на голоса ключница Велга застыла, уставившись на боярыню, и лишь после того, как та молча, глядя перед собой остановившимся взором, ушла в терем, сорвалась и подбежала к сыну. Силком подняла на ноги, поволокла прочь. За её спиной запалённый конь сделал шаг-другой и рухнул наземь, суча ногами. Меж оскаленных зубов потекла розовая слюна...
18