Он потерял ближайшего друга, своего самого верного последователя, который был готов на все и не задавал вопросов. Симон наслаждался своей властью над Тимом. Она поддерживала в нем уверенность в себе, ласкала его душу, а теперь от нее ничего не осталось. И виновата в этом цыганка.
Никогда Симон не разделял веры Тима в возможность вызвать дьявола, но так получилось, что, умирая, Тим вселил в него свою веру, ведь Симон понятия не имел, что это просто-напросто душевная болезнь, взращенная кошмарами его детства. И даже если бы кто-нибудь сказал ему об этом, он рассмеялся бы ему в лицо, такой всепоглощающей была его вера в свои силы и в свое предназначение.
Но на его пути встала Рашель. Она уничтожила один из инструментов, который он собирался использовать, чтобы добиться успеха, и за это должна быть наказана. Он не виноват в падении Тима и в его смерти, это она, цыганская шлюха… И ее надо наказать.
С тех пор, как умер Тим, у него не было ни крошки во рту, ибо еще подростком, когда к нему пришла половая зрелость, он обратил внимание, что пост самым чудесным образом усиливает работу мозга. Бывало, он не ел по нескольку дней кряду, время от времени галлюцинируя и видя во сне кошмары. Симон задрожал, но почти тотчас взял себя в руки, постаравшись сосредоточиться на образе Тима. В его сознании план мести был облачен в одежды священной войны за правду, словно некая потусторонняя сила призвала его стать мстителем за смерть друга.
В голове у него проносились образы один другого ужаснее. Стоило ему закрыть глаза, и он видел молящего о возмездии Тима, который пристально смотрел на него и говорил о могуществе, которое они должны обрести и о котором будут знать только они двое.
Но Тима нет, и Симон боялся, что эта смерть станет преградой на его пути к могуществу.
Увидев в наказании Рашель проверку своих сил, Симон сравнивал его не более и не менее, как с проверкой могущества короля Артура на мече Экскалибуре. Реальность затуманивалась и становилась почти неразличимой, как бывало почти всегда, когда долгий пост выводил его на другую ступень сознания и Симон словно пьянел от могущества своего «я».
Он все тщательно спланировал и легко выяснил, когда девушка заканчивала работу по вечерам. Еще в Итоне Симон научился искусству собирания и использования информации, так что переговоры с персоналом в отеле не составили для него труда. Он сделал вид, будто эта информация нужна его другу.
Симону везло. В тот день, когда хоронили Тима, Майлс Френч отправился на собрание одного из своих обществ, так что и он не мог ему помешать. Симон принял это как благоприятный знак судьбы. Ему даже в голову не приходило бояться чего-то реального, например, что Рашель заявит на него в полицию. Девушки ее социального уровня такого не делали.
Стоило ему вспомнить о Рашель, и его охватывала ненависть. Если он когда-то и любил кого-то, то одного лишь Тима. Симон никогда не жаловал женский пол, но теперь его ярость переходила всякие границы. Недаром он их ненавидел, слабых разрушительниц, которых следует почаще наказывать. У него закололо в кончиках пальцев, такую он ощутил в себе силу. Эйфория, охватившая его, окончательно вытеснила реальность, и им завладела болезнь, которая будет проявляться вновь и вновь, пока окончательно не превратит логично мыслящего, обаятельного человека в опасного психопата,
— Не думаю, что нам надо в это ввязываться, — неохотно проговорил Алекс, когда они с Ричардом поджидали Рашель возле паба.
— У нас нет выбора, — напомнил ему Ричард.
Алекс умолк, признавая его правоту. Ему было не по себе оттого, что им предстояло сделать, ведь это шло вразрез с его собственными представлениями об отношении к женщине. Мужчины должны любить и защищать женщин. Так вели себя его дед и отец, так и он собирался вести себя в будущей жизни, а сейчас он стоял и ждал девушку, чтобы отдать ее в руки…
— Хватит нюнить, — оборвал его размышления Ричард. — Ничего трудного не предвидится. Мы пойдем за ней следом. Я схвачу, а ты свяжешь ей руки. Потом посадим ее в машину. Дальше останется только отнести в комнату Герриса.
— А что он собирается с ней сделать?
Алекс, помимо воли, задал Ричарду этот наивный вопрос. Он боялся. Правда, Симон сказал, что девчонка несколько недель дурила его и Тима, и теперь он хочет проучить ее не столько из-за себя, сколько из-за Тима. Но как бы Алекс ни отворачивался от правды, он понимал, что речь идет об изнасиловании…
Накануне вечером он сказал об этом Симону и испугался до дрожи в коленках, когда тот холодно посмотрел на него.
— Какое же это изнасилование, если она сама столько времени напрашивалась…
Алексу не хотелось участвовать в этом деле, но ему не хватило мужества отказаться.
Клуб адского пламени после смерти Тима объяла паника, но если его члены думали, будто могут уничтожить память о нем вместе со своими мантиями, то они глубоко заблуждались. По крайней мере, Симон был настроен иначе. И Алекс, и Ричард отлично знали о власти Симона над ними.
Хотя у Ричарда не было таких моральных устоев, как у Алекса, ему тоже не нравилось дело, в которое их втянули, однако он слишком крепко стоял на земле, чтобы не сомневаться в намерении Симона исполнить свои угрозы, так что без боя признал свое поражение. Слишком много он мог потерять из-за какой-то незнакомой девчонки. Одного взгляда на проклятую фотографию, на которой он запечатлен пляшущим в чем мать родила между черными свечами, ему было достаточно, чтобы понять — никакой банк ему не светит, если это выйдет наружу. Рисковать всем, к чему он стремился, ради глупенькой сучки, которой хватило ума настроить против себя Симона?
Рашель немного припозднилась. Она отказалась от предложенного ей сопровождения жившего в семье хозяев племянника хозяйки и храбро вышла во тьму из задней двери паба.
Ей и в голову не пришло, будто кто-то идет за ней по пятам, пока чья-то рука не заткнула ей рот, а другие руки не связали ее. Рашель даже не успела закричать и позвать на помощь…
Подсознательно она понимала, что происходившее каким-то образом связано с Тимом, но ведь он мертв… Рашель содрогнулась всем телом и, так как кельтские и цыганские предки не позволяли ей сдаться, попыталась отбиться от своих похитителей. Не тут-то было. Зажав с двух сторон, они привели ее к арендованной машине, которую припарковали на другом конце улицы, и втолкнули внутрь. Рядом с ней сел Алекс, чтобы в случае какой-нибудь неожиданности не дать сбежать.
Ричард взял направление на дом Тима, но ехал к нему долгим, кружным путем, следуя наставлениям Симона.
Перепуганная Рашель не лишилась чувств и способности соображать. Она понимала, что ее похитили не просто так, а для какой-то цели, и цель эта непонятным для нее образом связана с Тимом. Неужели мертвые могут достать живых и из могилы? Она вспомнила о своей бабушке и стала думать о ней. Потом принялась вспоминать заговоры от всякого зла, которым ее тоже учила бабушка.
По дороге Рашель не ощущала присутствие зла, однако зло явно ждало ее впереди.
Машина остановилась. Сильные мужские руки вытащили ее и понесли вверх по лестнице.
Симон видел, как они подъехали. Он молча открыл дверь и показал на приготовленную кровать, которая, кстати, принадлежала не ему, а Майлсу, проследил, как Ричард и Алекс укладывают на нее Рашель, после чего махнул им рукой, чтобы они уходили, и торопливо запер дверь. На нем был только халат, и все его тело пылало в предвкушении наказания, придуманного им для женщины, которая была виновата в смерти единственного любимого им человека. Мертвый Тим был ему бесполезен. Да, он жаждал живого Тима. Он смотрел на Рашель сверху вниз, словно сверля ее ледяным взглядом, и, в конце концов, обнажил зубы в зверином оскале.
Рашель сразу поняла, что он не собирается ее убивать. Однако то, что он собирался сделать с ней, было хуже смерти, намного хуже. Рашель вспомнила свою мать и в отчаянии подумала, что, может быть, в женщинах ее рода заложено нечто, притягивающее самых порочных из мужчин.
— Испугалась, сучка? Страшно?.. Правильно… Так оно и должно быть. Знаешь, почему ты здесь?
Рашель покачала головой, всем своим существом ощущая его желание поговорить и моля всех святых, чтобы совершилось чудо и он отпустил ее.