Вот так и живем: унылая, дождливая, холодная осень!
Закатывающееся солнце
Три дня был в городе: крайне устал. Но все-таки иногда полезно выйти из монастыря, чтобы увидеть нашу жизнь в обители со стороны. Как сразу забываешься, перестраиваешься, втягиваешься в иные отношения с людьми, расстраиваешься, рассеиваешься и тут начинаешь ясно видеть, какая значительная разница между двумя этими мирами – городом и монастырем, даже современным монастырем. Только после такой «разрядки», изнеможения и опустошения начинаешь ценить монастырский уклад. И какая она ни есть сегодня – безобразная, неустроенная, нескладная – наша жизнь в обители, но в сравнении с миром – это действительно «иночество», нечто совершенно иное, существующее по иным законам, цинично попираемым миром. А мир, как пьяная, разнузданная, обнаженная блудница, которая уже и говорить, и думать, и шутить может только на тему разврата и блуда, оживляется, лишь увидев или услышав что-либо пошлое и похабное.
Какое странное сочетание: современное развитие науки, полеты в космос, фантастическая техника, компьютерные умы и тому подобное, и при этом современный человек на досуге по-прежнему радуется и «отдыхает» только при рассматривании чего-нибудь «веселенького» из области секса и насилия, растравливая самые низкие, животные – даже ниже, чем у животных,– страсти и прихоти. Какая опустошенность, примитивизм, «озверелость»,– и все это на фоне «супертехники», «супернауки», «суперкомфортного» быта; все то же дикообразное, варварское скотство! Все направлено только на плоть, на оболочку. То, что под этим, хотят представить как какой-то аморфный, иллюзорный, мечтательный, розовый туман, который хорош лишь как фон для жизни по плоти. «Духовное» только то, что приятно подчеркивает и придает романтический привкус упоению грубо-телесным. Как при поклонении языческим изваяниям обожествлялась статуя, почитаемая богом, хотя внутри она была пуста и даже могла быть наполнена арматурой, камнями с глиной; позолоченная же оболочка пленяла сердца. Даже самая скромная жизнь в обители сегодня есть уже значительное противостояние духу этого мира. Даже обычное в христианстве благочиние и благочестие в самых скромных формах и то уже редкость, уже слишком, и оно «не от мира сего».
Наша такая далеко не подвижническая жизнь, лишь воздержанная, вызывает у мирских недоумение: «Как это! Жить сегодня в лесу? Без электричества, без телевизора, без газет? Отказаться от права иметь семью? Это безумие, фанатизм, дикость!». Да, в мире сем уже как бы и места не осталось для монашества, пожалуй, что и вообще для христианства. Все и вся восстает против Бога и законов Его. Не были преувеличением предчувствия и предсказания святителя Игнатия (Брянчанинова) о грядущем отступлении.
«Времена, чем далее, тем тяжелее. Христианство, как Дух, неприметным образом для суетящейся и служащей миру толпы, очень приметным образом для внимающих себе, удаляется из среды человечества, предоставляя его падению его»[88].
«Христианство становится анахронизмом. Смотря на современный прогресс, нельзя не сознаться, что он во всех началах своих противоречит христианству и вступает в отношения к нему самые враждебные»[89].
«Очевидно, что христианство – этот таинственный духовный дар человекам – удаляется неприметным образом для не внимающих своему спасению из общества человеческого, пренебрегшего этим даром»[90].
«Закатывающееся солнце живо представляет собою состояние христианства наших времен. Светит то же Солнце Правды Христос, Он испущает те же лучи; но они уже не проливают ни того сияния, ни той теплоты, как во времена, нам предшествовавшие. Это оттого, что лучи не падают прямо на нас, но текут к нам лишь в косвенном, скользящем направлении»[91].