В то же время огромный мир, лежащий по другую сторону моря, весь исполнен законов, правил, форм, обычаев, дел, слов, отражающих лишь вожделения плоти, позывы одебелевшей души. Там все только прикрывается образом человеческим, а по сути – только «скотство», «зверство»; много произносится будто бы членораздельных слов и даже, кажется, имеющих какой-то смысл речей, но это лишь «мычание и блеяние бессловесных» – неразумных страстей и бессмысленных пожеланий. Да, и в этом мире редко-редко встретишь вдруг одного-другого раба Божия, а иной раз и небольшой монастырь, но все это крошечные лодочки, заливаемые волнами, наветуемые ветрами и разными напастями: гребцы на них всегда в страхе, всегда в боязни неприятной неожиданности, они здесь совсем чужие, такие одинокие, удрученные со всех сторон… И как с Афона, когда смотришь на море, кажется ужасен, отвратителен, безумен, бессмыслен, глуп до крайности тот мир, что там, за морем; сам он весь такое же колеблющееся море, «житейское море», кипучее, пенистое, таящее в себе гади, им же несть числа, животная малая с великими, там же змий сей, ругающийся ему[131] и – в шутку и не в шутку – забавляющийся погибелью человеческой, мутящий это «море», превращающий весь род человеческий в сумасбродную, беснующуюся толпу. И вот, покидая Афон, надо сесть на корабль и уплыть в это «море»…
А Святая Гора останется в памяти как чудесный, спасительный островок счастья – единственное «сухое» место, «ковчег Ноев» среди великого греховного потопа, среди глубочайших бездн порока, блуда, злобы, гордости, пьянства, безумия, отчаяния и сатанинского хохота, среди всей этой влажной, холодной пучины погибающего мира. И отплываем в эту пучину, чтобы опять в страхе, в одиночестве грести, править где-то вдали утлую ладью под пронизывающими порывами ветра – и все ради надежды быть в том мире, о котором Святая Гора только что живо нам благовествовала.
Святой Афон. 1994 г.
Вот мы снова на Святой Горе. Прошлый раз, год назад, мы уезжали отсюда с сильным желанием вернуться опять и уже на больший срок. Ведь мы спрашивали здешних отцов, и они советовали пожить на Афоне год-два и так поучиться монашеству. И вот мы просили нашего Святейшего Патриарха позволить нам поехать на Святую Гору с этой целью, просили также исходатайствовать у Патриарха Константинопольского необходимое разрешение. И вот, получено благословение от нашего Патриарха, пришло письмо от Патриарха Вселенского, не только позволяющее нам пожить два года на Святой Горе, но еще и с обращением к Протату[132] афонскому и к отцам – помочь нам удовлетворить наше желание поучиться на Афоне. В общем, достигнуто то, о чем даже невозможно было мечтать! К тому же, в прошлое наше посещение Афона мы близко познакомились с герондой монастыря Ксиропотам. Он к тому времени только что вернулся из Грузии (куда приезжал на короткий срок, желая поближе узнать нашу страну, посмотреть наши древнейшие храмы и монастыри, поклониться великим святыням, хранимым в Иверской земле, познакомиться с нашими христианами). Это тоже повлияло на наше сближение, к тому же во многом мы оказались единомысленны, и на основные вопросы, волновавшие нас, геронда смотрел так же. После нескольких теплых бесед он обещал нам помощь в том случае, если мы сможем приехать на Афон, и даже согласился принять нас под свое покровительство. И вот открылась нам ровная и удобная дорога, дабы отправиться в «земной рай», в «удел Божией Матери», в «надежный стан» крепких, верных воинов Христовых.
Но за этот год произошло много изменений у нас в обители: под впечатлением виденного и слышанного нами на Святой Горе удалось кое-что изменить в нашем общежитии. За это время сложился у нас хороший типикон, взбодрилась братия, наладились несколько взаимоотношения друг с другом. В общем, маленькое семя, привезенное со Святой Горы, посеянное в земле нашей, как будто подало признаки жизни и пускает молодой росток. Может быть, это только самообман и привито лишь внешнее благочиние, а внутренняя жизнь так и останется нам непонятной и недоступной? Но в самый последний момент, когда получены письма из Константинополя и открывается широкая дверь на прекрасный Афон, так вдруг стало больно покидать братию, нашу маленькую, начавшую было устраиваться обитель… К тому же многие отговаривают нас оставлять монастырь, с искренним сожалением узнают, что мы уезжаем, оставляем Бетанию. Я был уже у Патриарха, уже передавал монастырь… но не смог это понести и через день просил Святейшего позволить мне побыть на Афоне только месяц и вернуться опять в свою обитель. Наш же иеродиакон, с которым мы и собирались ехать, должен был (так мы сообща решили) воспользоваться этой счастливой возможностью и остаться на Святой Горе сколько Бог благословит.