И только когда человек осознает тайну «нового измерения», станет понятна ему «философия» аскетов, подвижников, отшельников. Тогда приобретут смысл и оправдание кажущиеся жуткими для мира подвиги: постничество, молчальничество, странничество, затворничество, пещерничество, столпничество, юродство и тому подобное, что «не от мира сего». Тот же, кто остановился вниманием лишь на событиях во времени и пространстве, не разумея, что суть всего уходит своими корнями совсем в иную область бытия и именно оттуда получает свое значение и освящение,– такой человек никак не может понять тех, кто отказывается от активного участия, от «плодотворной» деятельности в мире сем и как бы проваливается в «небытие», в какую-то «пустоту», по его мнению. Но на самом деле лишь эти «отрешенные» от мира сего и имеют истинное бытие, плодотворную деятельность и небесполезный труд, как раз они-то и очнулись от тяжелого, болезненного сна и восстали для бодрой и деятельной жизни. Они-то как раз и обрели обширнейшую и благоприятнейшую область приложения всех своих сил и способностей, они только и живут как настоящие люди!
Но для того, чтобы начать движение в этом направлении, необходимо в нашем видимом мире находить такие опоры и ступени, отталкиваясь от которых мы могли бы возвышаться духом. Наше земное бытие должно стать точкой опоры, основанием, на котором возвышается столп духовной жизни. Так дерево начинает свой рост с развития корней, и, чем выше вырастают ствол и ветви, тем больше и крепче бывают корни. Но, может быть, здесь более подходит сравнение с колесом, у которого только одна точка прижимается к земле, вся же поверхность движется над ней, и чем меньше эта точка соприкосновения, тем быстрее может бежать колесо. В то же время чем большую тяжесть возносит это колесо, чем больший груз несет оно на своей оси, тем крепче, сильнее оно опирается на землю. И нам, поскольку мы облечены в тела, необходимо опираться на все то, что окружает нас, но находить только действительно прочное на земле, могущее служить опорой для восхождения на небо. Главное, на каком уровне бытия будет находиться наш главный центр, наше «я», наш дух, наше произволение, наша свобода, или, другим словом, наша любовь. Будем мы восходить по ступеням духовным или нисходить, приближаться или удаляться от Бога – будет меняться в зависимости от этого не только наше духовное состояние, но и видение всего мира, отношение ко всем вещам, ко всему одушевленному и неодушевленному творению, ко всем людям, даже к самим себе. По мере нашего огрубения будет «ожесточаться», «отчуждаться», даже «озлобляться» против нас и весь окружающий нас мир. По мере духовного роста весь мир вокруг нас будет «приближаться» к нам, «примиряться», радовать и возвышать. «Умирись сам с собою, и умирятся с тобою небо и земля»,– говорили отцы[15]. Углубляясь в область духовную, мы вовсе не потеряли бы связь с видимым творением, нет! Но, напротив, спАла бы с наших очей мутная пелена, и мы бы узрели идеальную красоту вещей – то главное, что лежит в основе их, вложено Богом при их сотворении. В этом только случае связь с настоящим миром и бывает правильной, а душа такого человека насколько близка ко всему, что в мире сем, настолько и свободна ото всего.
Вот как об этом хорошо говорила схимонахиня Ардалиона, духовная наставница игумении Арсении (Себряковой): «Одно должна знать душа – что только в Боге ее покой и предел исканий. Поэтому она должна выйти в совершенную свободу не только от страстей, но и от своих чувств, в свободу от всего временного и войти в Бога. Такая свобода есть младенчество души, неведение зла. В такой свободе душа присуща всему человеческому, но ничему не подчинена, живет жизнию всего мира, ничем не гнушается, ничего не уничижает, ничего не исключает из общей жизни как зло, как дурное, но сама ничем не связана, ни в чем не заключена, она точно умерла для своей жизни. Она вышла в свободу из себя самой и заключилась в Боге вечном. И то, что в ней живет, и то, что все объемлет, это – Христос, Который стал полнотою ее сердца, руководителем ее ума. К такому состоянию приводит свобода от всего человеческого»[16].
Как теперь понятны покаяние, пост, воздержание, молитва! Это своего рода весла, которыми гребут, отталкивают от себя тяжелую воду, все грубое, дебелое, все, связывающее свободу, с усилием отбрасывают от себя и плывут, дальше и дальше уходят в беспредельную морскую даль. Отталкивают грубое и тяжелое, чтобы перейти к тончайшему, далее видят еще более изящное и прекрасное, простираются опять вперед, отвергают все, что препятствует, чтобы подниматься все выше и выше. Вот где понятными становятся молитвенные воззвания святого Исаака Сирина, с которыми он советует чаще всего обращаться к Богу: «Сподоби меня, Господи, возненавидеть жизнь свою ради жизни в Тебе», «Сподоби меня, Господи, действительно быть мертвым для собеседования с миром сим»[17]. И стоит только нашей любви остановиться на чем-то конечном – и мы сели на мель! Движение тут же прекращается, мы опять связаны, лишены возможности простираться вдаль, опять влипли в плоскость, опять в душной клетке, смотрим на мир сквозь стекло, и нас влекут в рабство. Итак, вхождение в область духовную и движение в ней – это неизбежная борьба со своими привязанностями, отвержение ограниченного, разных «любвишек» и «нежностей», но жажда любви огненной – великого, преславного, вечного; жажда красоты не земной, относительной, всегда с изъяном, а красоты неизреченной, вечной. Это-то и движет, и подгоняет в пути. И начаток этой жажды есть в каждой душе, но не всякий понимает, где искать ее утоления, где этот кладезь воды живой. А не понимая, он жаждущим оком жадно взирает на «прекрасный и обильный водоем», лишь живописно изображенный на плоскости стены, но жажды утолить не может.