Так бывает, когда зайдешь в дом, где стоит где-то в углу букет жасмина,– сразу чувствуешь аромат, услаждаешься, но не можешь понять, откуда это и что это…
И вот встретилось интересное разъяснение того, что меня поразило на Святой Горе! Пишет один русский паломник в брошюре о Святой Горе (издание 1950 года):
«Прежде всего всем афонским монахам присуща какая-то необыкновенная жизнерадостность, соединенная с неизменным радушием и любезностью. И когда мне пришлось знакомиться с длинным рядом этих милых и навсегда оставшихся в моей памяти людей, то я под конец задумался над вопросом: каким способом учатся они на Афоне этим радушию и любезности; откуда черпают они свою неизменную жизнерадостность, столь дорогую для каждого их собеседника-мирянина, приходящего весьма часто к ним с усталою и разбитою душой? И совсем случайно на этот вопрос просто и открыто ответил один из старых афонских иноков в Андреевском скиту: «Весь Афон – Царствие радости Божией! – сказал он.– Сама Богоматерь разбросала по нему эту радость с высоты небесной. Вот и цветет теперь повсюду вечным цветом… Радость Божия здесь кругом – и на горах, и в ущельях, и на прекрасных полях, возделываемых братией… Куда ни направишь взор – все вечно цветет, красуется и радуется… Как же не стать здесь и самому человеку вечно радостным, если он живет праведно? Пробудет монах на Афоне год, два, десять лет и впитывает в себя Божию радость от природы, а потом уже и ходит всю жизнь с нею в сердце. Иначе и быть не может! А у кого Божия радость в сердце, разве может он быть злобным и неприветливым с другим человеком? Вот и вся наша афонская школа общения с людьми»».
Но, думаю, в словах монаха только намек на истинную причину такого духовного настроя афонских насельников. Не в радостотворной природе дело и не в психологическом ее воздействии на души, но лучше сказать так: Афон есть чудо Божией Матери, живое и очевидное, и настолько обильна эта благодать, что она ощутима во всем, даже в самом воздухе, даже в природе – в ее вечнозеленой листве и всегда цветущих лугах. Это как бы новая радуга, знак радостного примирения с Богом, исполнение ангельского гимна: слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение[135]. Должно же Царствие Небесное давать знать себя на земле, отражаться хоть слабым отблеском своей вечной красы в нашей земной юдоли! В душах человеческих этот отблеск видим в святых, в различной степени сияет этим светом каждая обитель иноческая, если живет благодатной жизнью. Но вот как целая страна, хоть и крошечная, как некое малое государство, некое царство – это только на Афоне. Сама Владычица Небесная Своим покровом осеняет эту страну монашескую, ограждает эту «крепость Божию». Последнее прибежище странствующих, скорбящих душ при конце времен! Подобие хладного облака в пещи вавилонской, отгоняющее жестокие языки греховного пламени! И вот они, «отроки» Божии и Ангелы, вкупе посреди огненного вихря поют песнь – исповедание от лица всех христиан… И как утешительно только помнить этот святой островок, этот живой отблеск неба в темноте земной ночи на поверхности огромного колеблющегося моря!
Еще раз на святом Афоне
По милости Божией, благодаря помощи ксиропотамских отцов, в 1995 году, осенью, побывали на Святой Горе с братиями нашего монастыря: кроме меня, четыре наших монаха и один послушник. Пробыли здесь месяц, пешком обошли всю Гору, описали по острову «восьмерку»: начали путешествие с Ксиропотама, затем через Карею (где в Протате продлили паспорта для месячного пребывания здесь) отправились в Иверон, затем в Филофей, Каракал, Лавру и так далее, обошедши всю юго-восточную половину Афона, и из Симонопетра пришли опять в Ксиропотам. Немного передохнули и сделали второй круг – через Пантелеимонов, Дохиар, Ксенофонт и так далее обошли северо-западную половину острова и из Ставроникиты через Карею прибыли опять в Ксиропотам, откуда через несколько дней и отправились восвояси. Таким образом, побывали во всех двадцати монастырях, в некоторых скитах и кельях. На братию увиденное произвело сильное впечатление. Целый месяц, насыщенный столь удивительными вещами и событиями: много молились, всюду видели бесчисленные величайшие святыни и поклонялись им, видели столько древнейших предметов, свидетелей минувшей христианской истории человечества, говорящих о столь многих душах, любивших Господа, посвящавших Ему себя без остатка! Надышались святым воздухом, насмотрелись на святые лица, наслушались священных песнопений, утолили жажду афонским вином, веселящим сердце человека[136], насытились афонских «брашен», питающих не тело, но дух, прикоснулись к самой деснице древнего монашества и вот, глубоко вздохнув, отбыли по морю в шумные, европеизированные Салоники, откуда вскоре через мрачную Турцию вернулись на развалины Грузии. Наконец прибыли, уставшие, обессиленные дорогой, в свой такой бедный, такой тихий и скромный монастырь – после воинствующего, торжествующего, поющего гимны Афона,– как в бедную, нищую лачугу, и потекли тихо, однообразно дни, скрашиваемые афонскими воспоминаниями…