«Его обсерваторія, говоритъ государыня о Шаппѣ, была расположена въ четверти мили отъ города. Онъ пригласилъ въ нее весь городъ и всѣ предмѣстья. И дѣйствительно, явилось столько народа, что надо приписать чуду, если наблюденіе окажется безошибочнымъ. Потому-что все время, пока оно продолжалось, аббатъ не только наблюдалъ, но и кричалъ на отмѣтчика, разсуждалъ съ присутствующими, отвѣчалъ на вопросы, которые ему предлагали, шутилъ, строилъ куры дамамъ и спорилъ съ г. Павловскимъ объ Апокалипсисѣ и концѣ міра».
Великая Екатерина была неправа. Можно упрекнуть аббата Шаппа за то, что его наблюденія не абсолютно точны; но нельзя отрицать, что этотъ астрономъ ревностно способствовалъ преуспѣянію науки, которой онъ отдалъ свою жизнь.
Въ 1769 году явленіе, наблюдавшееся Шаппомъ въ Сибири, должно было повториться и могло быть видимо на этотъ разъ въ Калифорніи. Шаппъ д’Отерошъ, въ которомъ страстная любовь къ наукѣ еще не потухла, снова рѣшилъ подвергнуть себя всѣмъ бѣдствіямъ пребыванія въ странѣ почти неизвѣстной и дикой, какою она была въ ту эпоху. Калифорнія принадлежала тогда Испаніи. Шаппъ д’Отерошъ выѣхалъ изъ Кадикса 18-го сентября 1768, въ сопровожденіи двухъ офицеровъ Карла III. Переѣздъ черезъ океанъ продолжался 77 дней. Послѣ страшнаго утомленія, астроному, подавленному физическими страданіями, удалось однако установить свои инструменты и приступить къ наблюденіямъ. 6 іюня 1769 г. небо было замѣчательно чисто и ни одна фаза прохожденія планеты не осталась незамѣченной.
Такимъ образомъ Шаппъ д’Отерошъ еще разъ успѣлъ совершить возложенную на него миссію, но въ Калифорніи свирѣпствовала тогда горячечная эпидемія, и онъ заболѣлъ. Выдержавъ горячку и не совсѣмъ еще оправившись, самоотверженный изслѣдователь захотѣлъ во чтобы то ни стало наблюдать затмѣніе 18 іюня. Не смотря на слабость, онъ цѣлую ночь астрономировалъ небо. На слѣдующій день горячка возвратилась, Шаппъ слегъ въ гамакъ и умеръ, исчисляя фазы видѣннаго имъ затмѣнія. Бумага, на которой онъ чертилъ цифры, выпала у него изъ рукъ. «Я знаю, что мнѣ остается жить только нѣсколько часовъ, сказалъ аббатъ передъ этимъ, но я умираю довольный, что выполнилъ свой долгъ»[8].
Реформаторъ, стремящійся просвѣтить человѣчество, разрушить безполезные предразсудки, раздвинуть границы ума, и бросить въ него сѣмена новыхъ идей, встрѣтитъ препятствія другаго рода, но они не будутъ страшнѣе вышеописанныхъ. Ревность, зависть, ненависть съ остервенѣніемъ накинутся на него, изворотливое невѣжество безпрестанно будетъ его преслѣдовать. Галилея гонятъ, Палисси заключаютъ въ тюрьму, Рамуса убиваютъ въ мрачную Варфоломеевскую ночь, Этьенъ Доле погибаетъ въ пламени костра, зажженнаго инквизиціей. Къ несчастью, большинство изъ этихъ геніевъ, начиная съ Сократа, выпившаго ядъ, отдаются преждевременно осуществленію своихъ идеаловъ и, по удачному выраженію Казиміра Делавиня, оказываются виновными, потому-что черезчуръ рано стали правыми.
Физикъ и химикъ, вопрошающіе природу путемъ опыта, знакомы еще съ другими опасностями. Работы, предпринимаемыя ими, подвергаютъ ихъ иногда дѣйствію изучаемыхъ элементовъ, или силъ, которыя они употребляютъ при экспериментахъ.
6 Августа 1753 года ученый секретарь С.-Петербургской академіи наукъ, Рихманъ, желая сдѣлать наблюденіе надъ электричествомъ облаковъ, подошелъ къ металлическому пруту, который былъ проведенъ въ его рабочемъ кабинетѣ и выходилъ наружу, поднимаясь своимъ остріемъ надъ кровлей.
При немъ находился художникъ Соколовъ, принимавшій участіе въ опытѣ съ цѣлью облегчить его описаніе посредствомъ рисунка. Погода была бурная. Темныя грозовыя облака носились въ воздухѣ. Рихманъ поднесъ къ металлическому пруту родъ электроскопа. Вдругъ оттуда выскочилъ огненный шаръ голубаго цвѣта, величиною съ кулакъ, и поразилъ несчастнаго профессора. Соколовъ тоже упалъ, но мало-по-малу пришелъ въ себя. Рихманъ былъ мертвъ.
Молнія ударила его въ голову, прошла черезъ все тѣло и вышла изъ лѣвой ступни. Нѣсколько капель крови выступили изъ раны, открывшейся на лбу Рихмана; на лѣвой ногѣ находилось голубое пятнышко въ томъ мѣстѣ, гдѣ сожженный башмакъ былъ продыравленъ. Кафтанъ Соколова оказался покрытымъ темными полосками, какъ будто-бы къ нему прикладывали раскаленную желѣзную проволоку[9].
8