— Абракадабра! — усмехнулся Джо.
Нашему взору предстало скопление странных и чудных предметов: робот-репликант, точная копия японского мужчины; портрет Джексона Поллока [91] из шоколада; красные пластиковые кувшинки в десять футов высотой; огромное солнце из желтого стекла. И тут мы завернули за угол и ахнули: перед нами, на постаменте, стояло сооружение для игры в настольный футбол, какого я в жизни не видела. Длиной в двадцать футов, по меньшей мере, с сорока рычажками. Увеличенная в три раза, роскошная версия обычного стола, какой есть в любом пабе. И самое главное, он работал.
— Vous voulez jouer? [92] — спросил Джо, и внезапно я перенеслась на год назад, в Париж. Джо протянул руку.
— Хочешь поиграть? — повторил он. Я взглянула на него и рассмеялась:
— Да. Давай играть.
— Чудесная пьеса, — восторженно проворковала мама. В субботу мы пригласили их с папой на ужин. Они зашли «посмотреть на котят», прежде чем Эмбер заберет выводок на новую квартиру. По крайней мере, таков был формальный повод. На самом деле им хотелось посмотреть на Джо.
— Обожаю театр, а ты, Джо? — ласково спросила мама, передавая ему салат.
— О да, — ответил он. — Я тоже.
«Супер, дорогая!» — проскрипел Педро.
— «Зимняя сказка» — просто необыкновенная пьеса.
— Да, необыкновенная, — кивнул Джо.
— Об искуплении и возрождении, — мечтательно изрекла Эмбер. — О том, что судьба иногда дает тебе еще один шанс, когда кажется, что все уже потеряно.
— А кого вы играете, миссис Мэлоун? — вежливо поинтересовался Джо, подливая маме вина.
— О, я не играю, дорогой, — воскликнула она. — Нет-нет, просто помогаю за сценой. Занимаюсь костюмами. Мы взяли напрокат костюмы из Шекспировского королевского театра, это сплошное наказание. На некоторых по тридцать пять петель!
— Неужели? — произнесла я с кривой улыбкой.
— А вы разве не хотите сыграть в одной из пьес? — спросил Лори, пока я сливала воду из посудины с молодым картофелем. — Уверен, из вас выйдет прекрасная актриса.
— Что ж, я не против, — мама слегка покраснела. — Между прочим, на следующей неделе прослушивание, может, я и подойду. Для пьесы Пристли, — уточнила она. — «Когда мы женаты».
— «Когда мы женаты»? — переспросила Эмбер, с улыбкой глядя на Лори и покручивая кольцо с квадратным изумрудом на левой руке.
— Когда захочешь, — ответил он. — Назови день. Я весь твой.
«Ничего себе!» — прохрипел Педро, захлопав крыльями.
— С понедельника Лори начинает работать ветеринаром, на полную ставку, — с гордостью объявила Эмбер. — Будет помогать бедным животным.
— И первое, что я сделаю, — сообщил он, косясь на Пердиту, которая вернулась из сада со своим выводком, — уложу на операционный стол твою кошку.
— Бедняжка Пердита, — Эмбер наклонилась и погладила ее. — Может, ей еще разок родить?
— И так слишком много бездомных кошек, — устало проговорил он. — Нечего плохой пример показывать.
— Есть уже желающие взять котят? — спросил папа, взял за шкирку Рыжика, самого толстого из котят, и посадил его на колени. Котенок замяукал. Малышам уже было по семь недель, и они почти перешли на нормальную пищу. Пора было подыскивать им хозяев.
— Хотите котенка, дядя Дэвид? — спросила Эмбер.
— Что?
— Хотите взять котенка?
— Хочу ли я котенка? — повторил он.
— Да. Вы с тетей Димпной можете взять котенка, если хотите. Возьмите Рыжика.
— Ну… — Папа неуверенно взглянул на маму. — Я бы взял, — сказал он. — Я кошек люблю, и теперь у нас есть время за ним присматривать.
— А Минти пусть возьмет Иисуса, — распорядилась Эмбер. — В память о моем годичном проживании на Примроуз-Хилл.
— Я бы оставила, — весело согласилась я, взяв котенка на руки. — Только, если ты не возражаешь, имя я поменяю. — Но в Испании чуть ли не на каждом шагу встретишь Хесуса, — заметила Эмбер. — Самое обычное имя. Как Фелипе или Хосе.
— Не знаю, мне как-то не по себе.
— По-моему, Иисусу тоже немного не по себе, — поддержал Лори, забрав у меня котенка. — Потому что это — девочка.
— Ну, надо же! — изумилась Эмбер. — О'кей, тогда назовем его Девой Марией.
— Нет, Мэри, — сказал Джо. Я знаю «кое-что о Мэри», — ввернул он с загадочной улыбкой.
— Пердита — очень хорошая мама, — сообщила я. — Почти не вылезала из коробки. Пару раз в день выбежит на улицу через кошачью дверцу и мигом обратно, к деткам, будто кухня горит. Очень серьезно отнеслась к своим обязанностям.
— Да, ей явно понравилось быть мамой, — согласилась Эмбер. — Думаю, нужно ей еще разок родить, ведь теперь я знаю, что делать. Роды — это так захватывающе, — восторженно поделилась она. — Как у кошек, так и у людей. Я об этом читала. Вы знаете, что во время беременности ребра женщины прогибаются, чтобы хватило места растущему плоду?
— Правда? — заинтересовалась я, бросив взгляд на баночку с витаминами, которую Эмбер держала на полке со специями.
— А мозг ребенка за первые двенадцать месяцев удваивается в объеме и к концу первого года достигает шестидесяти процентов мозга взрослого человека.
«Невероятно!» — прокричал Педро.
— Невероятно? — Эмбер в изумлении уставилась на Педро.
— Ну, надо же! — хором воскликнули мы.
— Джо, когда вы возвращаетесь в Лос-Анджелес? — поинтересовался папа.
— В середине сентября, но я поеду всего на месяц, — объяснил Джо. — Нужно доработать сценарий. Съемки начнутся в феврале, тогда мне придется опять отлучиться.
— Думаете поселиться в Лос-Анджелесе? — папа задал вопрос, на который у меня не хватило смелости. Я начала собирать тарелки, чувствуя, как горит лицо.
— Я пока ничего не планировал, — тихо произнес Джо. — Поживем — увидим.
— Согласна, — кивнула мама. Я наполнила чайник.
— Минти, — прошептал мне папа позже, когда мы мыли посуду. Все остальные отправились пить кофе в сад. — Минти, — еще раз шепнул он.
— Что?
— Я кое-что хотел тебе сказать…
— Что? — Странно, но, кажется, папа нервничал.
— Помнишь, в тот раз… Вы с Джо видели меня у входа в… м-м-м… «Садлерз-Уэллз».
— Слушай, я не понимаю, о чем ты, — солгала я, глядя в сад. — Красивый в этом году клематис, да?
— Я должен тебе кое-что объяснить, — настаивал папа.
— Послушай, это не мое дело, — сказала я, споласкивая миску.
— Я просто хотел прояснить ситуацию. Мне кажется, это важно, потому что ходят всякие слухи.
— Слухи?
— И я не хочу, чтобы ты слышала обо мне всякие… странные вещи. Понимаешь, Минти?
— Извини, пап, я очень устала. И потом, какое отношение твой визит в «Садлерз-Уэллз» имеет ко мне?
— Люди начали всякое болтать, — сказал он. Я вытирала тарелки. — Обо мне и…
Господи! Не хочу я никаких признаний. Если у папы была интрижка на стороне, лучше мне об этом не знать. Сейчас у них с мамой вроде бы все в порядке. — Распускают слухи обо мне и… — Не желаю знать, как ее зовут… — …Кевине.
— Кевине? — оторопела я. — Твоем партнере по гольфу?
— Да. Знаешь, Минти… мне так неловко… но дело в том, что мы с Кевином оба очень любим… балет. А жена Кевина терпеть его не может. Да и твоя мама не большая любительница. К тому же она была постоянно занята своими благотворительными делами. А мы с Кевином обожаем балет. Особенно «Коппелию». Вот мы и решили сходить в театр. Вместе.
— Значит, в тот вечер ты ждал Кевина?
— Да. К сожалению, в гольф-клубе о нас ходят всякие глупые шуточки. Мне очень хотелось, чтобы ты знала правду.
— Так вот почему у тебя был такой смущенный вид.
— Да. Нам с Кевином нечего стыдиться, но мы очень надеялись, что не натолкнемся на кого-нибудь из знакомых… Я смешался, когда увидел тебя, и не захотел объясняться в присутствии Джо.
— Понятно, — рассмеялась я. — А мама знает?
— Да, — ответил он. — Знает. Понимаю, глупо было ее обманывать.
— О да. Ладно, хорошо, что все так закончилось.
— Да, — подхватил он. — Хорошо. Очень хорошо. А на следующей неделе мы пойдем на «Лебединое озеро».
— Спасибо за внимание, дорогие радиослушатели, — пропела Эмбер в студии С, поправляя наушники. — Встретимся на следующей неделе и поговорим с Антонией Байятт [93] о еще одном великом романе викторианской эпохи, «Ярмарке тщеславия». А пока я и мой сегодняшний гость, Уильям Бойд, прощаемся с вами.