Но Саймон скучал по нему. Нет, не лично по нему, конечно. Невозможно скучать по человеку, которого ты никогда не знал и чье лицо знакомо тебе по нечеткому снимку. Человек, по которому тосковал Саймон, был выдуман им самим. Смуглый и кудрявый, как на тех жалких фотографиях, которые он нашел в комоде. С прекрасным певческим голосом — об этом вспоминала даже бабушка: «Восхитительный тенор. Когда он пел, даже стропила звенели». А Саймон придумал ему голубые глаза с морщинками вокруг, улыбку и сильные руки, ловко подкидывавшие и ловившие его. В детстве Саймон провел много часов, готовясь к возвращению отца. Однажды он надумает вернуться. Он просто придет, без предупреждения, и они с мамой попробуют начать сначала. И на этот раз у них все получится. Он захочет остаться. Каждый день, когда Саймон брел домой по Уилберфорс-роуд, возвращаясь из своей первой школы, он давал волю фантазии. Отец будет стоять у калитки, раскрыв объятия. Он крикнет, чтобы Саймон поторопился. А Саймон побежит так, что булыжники задрожат под его ногами, и наконец минует последний дом и кинется в эти сильные руки.
В десяти футах от поворота на их улицу Саймон замедлял шаг, чтобы еще ненадолго продлить это видение. Потом он прогонял образ отца, так же легко, как до этого вызывал его в своем воображении. Начисто стирал его, прежде чем повернуть на родную улицу. Он специально выучился этому фокусу, чтобы сдержать разочарование и подступающий к горлу ком и не позволить им испортить радость возвращения домой.
Но однажды он не выдержал и заплакал. Он был тогда совсем маленький — всего-то лет шесть. Шестилетки всегда плачут. Ему досталась важная роль в рождественском спектакле. Роль волхва по имени Бальтазавр (так он думал сперва, пока мисс Несс не вразумила его). Он выучил слова, у него был красный плащ, который важно волочился за ним, и мисс Несс все повторяла, что лучше, наверное, его снять и отдать кому-то из волхвов повыше ростом. Всякий раз, заворачиваясь в него, Саймон почти что слышал звуки труб. Он сгорал от нетерпения в ожидании великого дня.
Но мама на праздник не пришла. Он знал, что так может случиться, потому что в то утро она попросила миссис Спайсер проводить его до школы. Она уже тогда еле держалась на ногах и жутко кашляла. Ее глаза слезились. Но он, видимо, убедил себя, что, больная или здоровая, она все равно придет, потому что когда настал решающий миг и мисс Несс вытолкнула его на сцену, он первым делом стал вглядываться в зал, отчаянно надеясь найти ее.
— Если я смогу прийти, я сяду возле дверей, — пообещала она ему.
Возле дверей сидела Сью. Смешно, но он никогда не задумывался прежде, что мама, должно быть, с трудом сползла по лестнице, чтобы в последнюю минуту позвонить Сью. А Сью, должно быть, все бросила, отпросилась с работы и помчалась на другой конец города, чтобы сесть туда, куда велела ей сесть подруга, возле дверей, изо всех сил стараясь заменить Саймону маму.
Но это было невозможно. И во время короткого антракта мисс Несс, сражавшаяся с блестящей звездой из фольги, которую должна была нести Гиацинт, на секунду забылась.
— Не расстраивайся, — сказала она. — Разве папа твой не пришел?
Едва она произнесла эти слова, она осознала свою ошибку. Но было поздно. Саймон залился слезами. Усадив его к себе на колени, она обняла его. Но все без толку. Слезы катились градом, и не было им конца. Прошло слишком много времени. Антракт не мог длиться вечно. Ей пришлось отколоть его роскошный алый плащ и завернуть в него Хамида, который еще с первой репетиции хвастался, что знает наизусть все слова.
Удар!
Саймон яростно ударил по мячу.
— Это тебе, отец, — задыхаясь, пробормотал он. — За то, что ты не пришел.
Он ударил еще сильнее.
— За то, что тебя никогда не было рядом!
Удар! Удар! Удар!
Он чувствовал, что тучи сгущаются, но ему было наплевать.
Удар! Удар!
— Ну все, Саймон Мартин! Мое терпение лопнуло!
УДАР!
Пробежав последний отрезок, Саймон размахнулся и так вмазал по мячу, что он перелетел через крышу раздевалки.
— Это тебе, отец! — крикнул он. — Спасибо за то, что тебя не было в моей жизни!
Потом уже он подумал, что благодарен мистеру Фуллеру за дополнительное наказание. В конце концов, для пятидесяти отжиманий сил у него было более чем достаточно. А лишняя физическая нагрузка помогла заглушить боль. Но главное, на это ушло еще время. Не больше двух-трех минут, конечно, даже при том, что он отжимался старательно и не спеша. Но этого хватило — почти хватило на то, чтобы неистовый блеск в его глазах немного угас.
5
Ну что, этого вы хотели, да?
Мистер Картрайт поймал доктора Фелтома на пути из учительского туалета и вручил ему стопку бумаг.
— Возьмите, — торопил его мистер Картрайт. — Прочтите хоть одну запись.
Доктор Фелтом озадаченно взглянул на подпись, нацарапанную в верхнем углу заляпанного листка.
— Саймон Мартин? Разве это не мой ученик?
— Нет, — отрезал мистер Картрайт. — У вас Мартин Саймон. Тот, который сдает все экзамены, читает Бодлера и прочее в том же духе. А это Саймон Мартин. Мой ученик. Пол-урока отсиживается в сортире, а остальное время слоняется по школе, изображая из себя идиота.
Доктор Фелтом не мог не упрекнуть своего коллегу за некорректность.
— Я думаю, Эрик, вы хотели сказать, что он пока еще не до конца раскрыл свой академический потенциал.
— Нет, я хотел сказать то, что сказал, — настаивал мистер Картрайт. — Слоняется по школе, изображая из себя придурка.
Менее чем в трех футах от них, за дверью туалета Для мальчиков, на корточках, опустив голову на руки, сидел Саймон Мартин, а доктор Фелтом тем временем продирался сквозь дебри корявого почерка и орфографических ошибок, чтобы прочесть первую страницу его дневника.
День первый
По-моему, идея повсюду таскать за собой, мучных младенцев совершенно дурацкая — они ведь даже не плачут, не просят есть и не пачкают подгузники.
Правда, мой младенец все равно порядком достал меня.
Я считаю, что моя мама поступила по-настоящему подло, отказавшись посидеть с моей куклой каких-то несчастных два часа, пока я играл в футбол. Вообще-то опыта у нее хоть отбавляй. Она провела со мной 122 650 часов, если калькулятор Фостера не врет. А я, судя по всему, часто плакал, много ел и гадил. Видимо поэтому мой отец выдержал всего каких-то 1008 часов. Фостер говорит, что это делает его в 121,6765 раз подлее моей мамы, но не исключено, что Фостер просто нажал не на те кнопки.
Доктор Фелтом дочитал, наконец, до конца. Его реакция поразила Саймона даже сильнее, чем мистера Картрайта.
— Это же потрясающе, Эрик! Потрясающе! Посмотрите, сколько всего узнал этот мальчик. Всего за один день он понял, что даже несмотря на то, что он освобожден от трех основных родительских обязанностей, на нем лежит огромнаяответственность! Кроме того, он немного узнал о своем раннем развитии. И даже произвел довольно сложные арифметические подсчеты, работая на пару с этим Фостером.
За дверью туалета Саймон приподнял голову и, потрясенный, уставился на стену перед собой. Неужели он не ослышался? Неужели его похвалили?
А в коридоре доктор Фелтом снова взглянул на старательно исписанную страницу.
— Любопытно, он решил, что его мешок женского пола. Что вы об этом думаете, Эрик?