Состояние общины улучшилось, а положение Рабби особенно укрепилось, помимо прочего, благодаря его хорошим отношениям с римскими властями. Талмуд сохранил множество преданий [2], повествующих о необычной дружбе, связывавшей Рабби с римским императором, которого в талмудической литературе называют Антонином [3]. Император не только поддерживал с Рабби личные дружеские связи, но и высоко ценил его духовную роль в иудаизме. Что-то сближало философа на троне с еврейскими ценностями [4]. Благосклонность могущественного кесаря подарила измученному народу период относительной безмятежности. Вновь упрочился и престиж главы Санѓедрина, подорванный извне и изнутри событиями минувших лет. Авторитет наси поднялся на небывалую высоту. То обстоятельство, что рабби Иеѓуда ѓа-Наси был величайшим из мудрецов своего поколения, в сочетании с его особым политическим положением, придало главе Санѓедрина необычайный вес. Достичь подобного положения не удалось больше ни одному наси.
Уникальность положения Рабби проистекала не только из счастливого сочетания исторических обстоятельств. В большой мере это было его личной заслугой. Как видно, Иеѓуду ѓа-Наси еще при жизни стали называть Рабейну ѓа-Кадош, Святой Учитель [5]. Ведь несмотря на свое богатство [6] и роскошь, предназначенную для чужих глаз, в частной жизни Рабби довольствовался немногим и был склонен к аскетизму. Посты и телесные недуги, на протяжение многих лет мучавшие Рабби [7], являли разительный контраст пышности и изобилию, царившим при его дворе. Рассказывают, что в час кончины Рабби воздел пальцы обеих рук кверху и сказал: Владыка мира! Известно и открыто перед Тобой, что всеми десятью этими пальцами утруждался я в изучении Торы, и даже на мизинец не насладился благами житейскими [8]. Молва о смирении и суровом самоограничении Рабби разнеслась повсюду. Она еще больше увеличила обожание, которое питали к нему современники. Не только младшие, но и сверстники, и даже те, кто был старше его, безоговорочно признали первенство Рабби, причем не только из почтения к его званию и исключительному положению, но и отдавая дань превосходству его личности. Всю меру обожания, испытываемого к Рабби, выразил один из его учеников, сказав: Если кто-либо из живущих подобен (Мессии), то это — наш Святой Учитель [9]. Не случайно рабби Иеѓуду ѓа-Наси называли просто Рабби, без прибавления имени. Ибо своим учителем его называл каждый, он был Рабби целого поколения.
Исключительное положение Иеѓуды ѓа-Наси проистекало не только из его личных достоинств или успеха, которого он добился на своем посту. Главным делом его жизни, фундаментом, на котором зиждилось все остальное, было составление и редактирование Мишны. Именно этому великому предприятию Иеѓуда ѓа-Наси обязан своим выдающимся местом в еврейской истории. Оно принадлежит ему по праву.
Грандиозность проделанной работы отчетливо видна на фоне еврейской традиции, уходящей в глубокое прошлое — традиции, предшествовавшей Рабби. На протяжении многих поколений, сотни и тысячи лет Устная Тора передавалась от учителя к ученику. Она странствовала от Дома Учения к Дому Учения, и характер и методы изучения Устной Торы изменялся от поколения к поколению. Однако один незыблемый принцип сохранялся всюду и во все времена: передача традиции оставалась изустной. Правда, в прошлом, еще в эпоху существования Храма, различные люди делали памятные записи, содержавшие краткие упоминания о выдающихся событиях или важных решениях, которые авторы сочли достойными памяти потомков. Однако, как правило, Устную Тору не записывали, и свитки, содержащие ее текст, называли тайными, т. е. не предназначенными для широкого использования. По этим свиткам не преподавали и не учились, их специально не хранили — разве что сами обладатели свитков, которым их записи были дороги.
Более того: существовало ѓалахическое правило, гласившее, что, подобно тому, как нельзя декламировать на память тексты Письменной Торы, так запрещено записывать Тору Устную. Одним из аргументов против записи предания служило опасение утратить гибкость интерпретации, сохранявшуюся в изустной передаче. Письменный текст постепенно теряет эластичность, каменеет. На определенном этапе его существования пропадает возможность развивать и продолжать его. С этого момента интерпретация превращается в комментирование, т. е. в нечто дополнительное по отношению к тексту. Восприятие утрачивает свежесть, перестает обновляться. И потому вокруг Письменной Торы всегда существовала гибкая сфера ее практической интерпретации. Эту сферу порождала необходимость в уточнении значений слов, смысла понятий и концепций, но главное — потребность в определении того, каким именно образом следует исполнять содержащиеся в Торе заповеди. Хранительницей всех этих разъяснений была древняя Традиция, передаваемая из уст в уста на протяжении многих поколений — от Моше Рабейну, через цепочку его преемников и наследников, которые перечисляются в трактате Пиркей Авот [10], до рабби Иеѓуды ѓа-Наси. На протяжении всех поколений Устную Тору ревностно хранили, не допуская ее превращения в письменный текст — дабы уберечь от затвердевания.
[2]
Санѓедрин, 91А-Б; Авода Зара, 10А-Б. Иерусалимский Талмуд, трактат Санѓедрин, гл.10 5 и т. д.
[3]
Идентификация его остается спорной. Одни считают, что речь идет о Марке Аврелии, другие видят в Антонине кого-то из его преемников.
[4]
Авода Зара, 10Б. В Иерусалимском Талмуде — трактат Мегила, гл.1:11. Существует даже легенда, что Антонин принял иудаизм и сам сделал себе обрезание.
[6]
Скотный двор Рабби был богаче, чем у персидского царя Шапура. Столь многочислен был его скот, что одного навоза Достало бы, чтобы обогатиться. (Бава Мециа, гл.5 1). Смотри также Брахот, 43А и 27Б, Шабат, 52А, 121Б и 122А и др.
[7]
Сказал Рабби Возлюблены страдания. Он принял на себя тринадцать лет мучений, шесть от болезни почек и семь от скоробута, а некоторые говорят — от болезни почек семь, а от скоробута шесть. Бава Меция, гл.5:1.