В дверном проёме появляется улыбающаяся Соня:
- Так я и думала!
Подходит, целует нежно в щёку, потому что губы мои спрятаны в ангельских кудрях моей Айви.
- Она спит? Как у тебя это получается? Не понимаю… Я три раза сегодня пыталась уложить её, и ни в какую! Чего только не делала! – шёпотом.
Соня ждёт ответов, а у меня в горле ком вины… в том, что не было совершено, но могло бы.
- Есть какой-то секрет, Эш? Это гипноз?
Я отрицательно мотаю головой и, закрыв глаза, отрываюсь от Айви, чтобы прижаться к губам жены…
У Сони фантастически красивые губы – полные, влекущей формы, всегда забавно поджатые, потому что моя супруга очень любит гримасничать. Но в те моменты, когда их целуют мои, они - податливые, мягкие, отзывчивые, всегда готовые ответить лаской.
Я целую Соню долго… так долго, как могу, с каждым движением наших слившихся ртов вжимая её в себя ещё плотнее. И я бы не остановился, никогда не прервал бы этот поцелуй, если бы Соня не оторвалась от меня сама с вопросом:
- Что это с тобой сегодня?
- А что? – выдавливаю, глядя в её глаза.
- Странный ты какой-то!
Зрительный контакт – опия, максимально возможная эмоция, транслируемая взглядом. Соня знает, что произошло «нечто», хоть я ей и не говорил.
На её лице недоумение, плавно перетекающее в боль: пухлые губы заметно сжимаются в линию, она прикрывает глаза, выдыхая свои страхи.
- Соняш, я сегодня чуть не изменил тебе…
Она вздрагивает, словно её ударили:
- Чуть?
- Чуть…
И снова наш зрительный контакт говорит больше тысячи слов.
- Ну, ведь не изменил же? – с надеждой.
- Конечно, нет!
Она выдыхает и едва улыбается:
- Это и важно! Значит, тебе не всё равно… - шёпотом, потому что голос срывается…
Её синие глаза в этот момент огромны – переполнены страхом лишиться «нас», отчаянием, болью возможного предательства, надеждой на то, что все подобные трудности, сложности и ошибки обойдут стороной.
Я снова целую её, она не отвечает, и я вижу, как из её глаз выкатываются первые крупные слёзы. Ей обидно, больно оттого, что другая женщина сегодня имела влияние на меня. И я признаюсь ей в главном:
- Я так сильно люблю тебя, Соняш! Так бесконечно, так глубоко и так «навсегда», что перепугался сегодня сам до чёртиков!
Но ей не нужны мои признания и словоизлияния:
- Вы целовались?
- Нет, конечно! С чего ты…
- Ну, ты же сказал «почти»!
- Я сказал «чуть не»!
- Это ещё что значит? – вытирает ладонями слёзы.
- Это значит, что меня соблазняли, но я не поддался! – улыбаюсь. -Прости меня! Знаю, не нужно было тебе об этом говорить, но я чувствовал себя предателем.
- А теперь?
- А теперь, нет. Думаю, лучше, чтобы ты знала об этом. Не хочу между нами вранья, даже самого маленького. Хочу, чтобы в нашем пузыре был всегда чистый воздух. А враньё – это гниль, так ведь?
- Так! – уже улыбается и прижимается щекой к моему плечу. – Отнеси Айви в детскую, а то проснётся и жизни не даст…
Моя ладонь ложится на затылок дочери, и я перекладываю её с плеча на руки. Её ротик приоткрывается и издаёт звук, похожий на один маленький храп, из-за чего мы с Соней начинаем беззвучно смеяться – лучшее лекарство от пережитого стресса для обоих.
Эштон: Глава 3. Картины (2)
Поднимаюсь, направляясь в гостиную, и едва успеваю войти, как вижу десятки собственных картин расставленных, где только можно: на полу, у стеклянной стены, на диванах, креслах, и даже на моём письменном столе. Лера аккуратно снимает обёрточную бумагу с очередного моего «шедевра», разглядывая плачущую на нём собственную дочь.
Я перестаю дышать…
Главный вопрос на сегодня: как всё ЭТО тут оказалось?
- Я разбирала наши вещи в хранении… ну те, что из Австралии приехали… потом… после нас… - сообщает жена шёпотом.
Шок на моём лице вызывает у Сони приступ паники:
- Эш… не злись, я статуэтки искала… семью слонов! Они мне очень были нужны! Они же семейный очаг символизируют, семью… Я хотела их на журнальном столике поставить, а там, в хранении, эта коробка огромная была без надписи, и я…
- Эштон, а ты не говорил, что художничаешь!
Преподавательский голос – страшная вещь, на самом деле. Особенно, когда этот преподаватель – твоя тёща по совместительству. Думаю, единственное, что меня вообще спасает, это тот факт, что Валерия – ещё и жена отца. Если бы она была только тёщей… меня бы уже не было, наверное.