— Хм... с одной стороны, — начал я, — полагаю, вы были для меня образцом. Ваша способность прощать. Ваша доброта к людям, даже к тем, с которыми вы только что познакомились, ваши высокие моральные принципы, ваш альтруизм. Я ведь действительно вижу все это. И для меня это очень действенный пример. Но, думаю, самое важное для меня то, что, впитав наконец некоторые ваши идеи, я оказался в состоянии поделиться ими с моими детьми. Хотелось бы надеяться, что они считают меня образцом, достойным подражания.
Далай Лама немного поерзал, передвинулся на край кресла. Мне показалось, что, просидев утром более четырех часов на полу, он с трудом приспосабливался к современной мебели, разработанной в расчете на обычных людей. Он изменил положение, попытался откинуться назад, на подушки. Но до них не дотянулся и оперся спиной на мягкую обивку подлокотника. При этом выглядел так, будто ему стало еще менее удобно, чем раньше.
— Я бы не сказал, что стал лучше с тех пор, как начал работать с вами, — продолжал я. — Вы сами говорили, для этого нужно время. Но, думаю, я стал более понимающим, более чувствительным. Например, понял, в чем польза альтруизма. Если я хорошо отношусь к другим, мне и самому лучше. Я получаю удовлетворение от того, что внимательно отношусь к людям. Я нисколько не сомневаюсь в вашей способности прощать. И вижу, что это умиротворяет ваш разум. Я также кое-что понял о взаимозависимости. Как вы сказали:
«Где-нибудь что-нибудь случается, а последствия отражаются на вас...» На меня все это очень повлияло. А что-то другое просто стерлось или оказалось недолговременным. Но если мне удастся сделать вместе с вами еще одну книгу, значит, у меня остается надежда. Далай Лама довольно долго хихикал над моими словами.
Я решился задать ему вопрос, который уже некоторое время крутился у меня в голове.
— Всю жизнь вы были буддистским монахом. Давайте не будем говорить о таких сложных вещах, как нирвана и просветление. Но чего вы хотите достичь?
Он ни на секунду не задумался. Ответил немедленно, будто только и ждал подобного вопроса:
— Быть счастливым. Моя практика помогает мне вести полезную жизнь. Если я могу дать короткое мгновение счастья другим, я чувствую, что моя жизнь достигла определенной цели. Это дает мне глубокое интеллектуальное удовлетворение — чувство, которое всегда возникает, если служишь другим. Так что, когда я помогаю другим, я чувствую себя счастливым. Самое главное для меня — человеческое сострадание, чувство заботы друг о друге.
Перерыв закончился, Далай Лама встал и направился в комнату для медитаций. Он опустился на пол возле стола и возобновил свои молитвы. Я сидел на единственном темнокрасном складном стуле, в нескольких метрах от него. Далай Ламу я видел в профиль. За стеклянной стеной сверкали на солнце острые, как ножи, хребты Дхауладара. Слева от меня находилось самое роскошное и священное собрание предметов тибетского искусства, весьма продуманно си ставленных на огромном алтаре под стеклом. Сотни великолепных маленьких и больших скульптурных изображений; созданных несколько веков назад тибетских картин, исполненных в звеняще ярких тонах. И каждая — со своей легендарной, поражающей воображение историей. Повсюду в этой комнате ощущалась жизненная энергия Далай Ламы, все было пронизано его прирожденной добротой. Здесь он провел тысячи часов в медитациях и молитвах.
Глава 19
Изощренный разум, спокойный разум
Два тибетских врача прибыли для еженедельного осмотра Далай Ламы. Доктор Намгьял первым появился на пороге комнаты для медитаций. Он трижды простерся ниц перед Далай Ламой. Доктор Цетен последовал его примеру. Если они и удивились, увидев меня, то ничем этого не выказали. Их внимание было полностью сосредоточено на главе Тибета. Доктор Цетен жестом предложил своему коллеге начинать. Доктор Намгьял, стройный, где-то за тридцать, специалист по тибетской медицине, был одет в длинное черное одеяние, похожее на рясу со стоячим воротником. Он опустился на колени на ковер перед Далай Ламой. Глава Тибета наклонился вперед, упершись левым локтем в бедро и приподняв предплечье. Доктор Намгьял взял Далай Ламу за левое запястье. Пальцами правой руки, перебирая ими так, будто играет на флейте, он исследовал мельчайшие изменения жизненных токов пациента. Его голова почти касалась головы Далай Ламы. Они — один, облаченный в темно-бордовые и охряные одежды, другой — в иссиня-черные — походили на двух разных видом и оперением больших хищных птиц, сидевших так близко, что могли расслышать биение сердец друг друга.