— Думаю, придется освободить под детскую старую бабушкину комнату, — не обращая внимания на мой вопрос, сказала Нора. — Выбросим весь хлам, наймем какого-нибудь парня, чтоб покрасил ее в белый цвет, может, сделаем бордюр с картинками из Беатрикс Поттер. Как ты считаешь?
— Мы теперь не сможем уходить по вечерам, Нора.
— Можешь ходить, куда хочешь, сестричка, — великодушно заявила она. — Я с радостью останусь дома с нашими ангелочками.
Ей, должно быть, послышался писк; склонившись над коляской, она заглянула внутрь.
— Малыши! — прошептала она и ликующе закудахтала.
— Мне без тебя скучно выходить одной, — сказала я.
— Хватит, Дора, пора уже повзрослеть.
— Тебе хорошо рассуждать, Нора, ты всегда хотела детей. И вот — получила.
Она опять захихикала.
— Мы теперь обе — за мать и за отца, — сказала она. — Мудрые детки у нас вырастут, можно не сомневаться.
Она еще раз посмотрела на малышей, они спали беспробудным сном. Крутом царила тишина, нарушаемая только шуршаньем резиновых колес, да изредка раздавался призывный кошачий вопль. Я поделилась с Норой своим раздумьем:
— Знаешь, Нор...
Она повернула голову.
— Нора, наш отец не показался тебе сегодня каким-то плоским?
Ее взгляд приглашал меня продолжить мысль.
— Слишком добрый, слишком симпатичный, слишком полный раскаяния. После всех этих лет молчания. Помнишь тот выходной день, когда он нам в глаза заявил, что мы — дочки Перри? А сегодня, когда он плакал — особенно, когда он плакал, — у него был такой невзаправдашний вид, каку картонных фигур на карнавале Ноттинг-хилл — хоть и больших, но ненастоящих?
Какое-то время Нора шла, размышляя.
— Знаешь, мне иногда кажется, не придумали ли мы его сами, — сказала она. — Может, мы просто слепили его из наших надежд, мечтаний и полуденных грез. Идеал, по которому можно поверять жизнь, как время по нашим старым часам в передней; они реальны сами по себе, но, чтоб продолжать идти, требуют завода.
— Ах, какое тонкое рассуждение, какая глубина!..
— Подумай об этом, — сказала она, — если Перри не найдет их папу и маму, мы можем рассказать про них этим малышам что угодно, но что бы мы им ни нарассказали, они сами придумают себе романтическую историю.
— Слушай, Нора... если мы беремся растить малышей, нам нельзя умирать еще по крайней мере лет двадцать.
Она и сама об этом думала:
— Хорошо, что в нашей семье долго живут.
От столетия нам было не открутиться. А я-то думала, что мы приближаемся к финальному занавесу. Что еще раз доказывает, что никогда не знаешь, как день повернется, а у меня к тому же был еще и собственный приз, но Нора об этом не выспрашивала, потому что хоть мы и близнецы, но уважаем личную жизнь друг друга. В общем, когда в глубине коляски началось шевеленье, мы уже поворачивали на Бард-роуд.
— Эй, мальки, в чем дело?
Они возились и мяукали.
— Слушай, Дора, давай-ка споем им. Мы же певички, в конце концов, верно?
— Мы — танцующие принцессы, — сказала Нора. — Ну разве он не старый мошенник!
— Ты его таким и любишь.
— Когда-то любила бы его в белых тапочках.
Положив, чтобы не потерять, сумочки в коляску и не в силах больше терпеть, мы огласили окрестности серенадой в честь новорожденных:
На третьем этаже дома сорок один открылось окно, и из него высунулась чья-то голова с миллионом косичек.
— Опять вы двое, — сказали косички.
— Не сердись! — ответили мы. — У нас нынче такой повод для праздника!
— Смотрите, как бы вас патруль не сцапал, — посоветовали косички. — За управление коляской в нетрезвом виде в вашем-то возрасте.
Мы не обратили на него внимания, у нас в запасе было столько песен для малышей — все наши старые хиты. “Ах, как классно встретить классных крошек!“ и очень в тему Хазардам ”Ты моя ли или чья ты, бэби?“. Потом пошли песни из забытого всеми спектакля. ” Сбыть или не сбыть“, ”Хей, нонни, черт возьми“, “Где ты, милая, блуждаешь?“, и бродвейские песенки, бумажная луна, весенняя сирень — все снова. Мы пели и танцевали. ”Не ходите в ‘Вулворт’ за брильянтами“. И прошу не забывать, это был наш день рожденья, и мы обязаны были спеть им глупые куплеты про Чарли Чаплина и его смешные ботинки, которые детвора распевала, когда мы родились. В тот день вся Бард-роуд пела и танцевала, и мы, ребятки, будем петь и танцевать, пока не кончится завод у пружины.
Какая радость — петь и танцевать!