– Эм… я не понял…
– Хватит придуриваться, Анций! – она нахмурилась. – Нас с тобой связывают не только чувства, но и тонкий расчет. Я получаю надежного человека, что не предаст, ты мое благоволение, и влияние, что не снилось другим. Честная сделка. Теперь, я всего лишь предлагаю ее узаконить.
– Ты… простите, Вы готовы выйти за меня замуж?!
– Да. Ты же к этому стремишься? Получить [Фельдмаршальский Жезл] и стать моим мужем. Сила и власть. Ну, а если случиться несчастье и мой сын скоропостижно умрет, то возможно и будущим Императором…
В ее глазах вспыхнул огонек. Правда, Сувору от него стало лишь холоднее. Намек был понятен и прост.
– А взамен, я должен…
– …принести мне победу и увеличение влияния моей Империи.
Она продолжила попивать вино.
Расклад был ясен. Он побеждает, завоевывает земли, и она становится его женой. Потом, он, Сувор, помогает юному Императору, оправится к своим праотцам, и все, они новая Императорская чета. Вроде, именно такой план он и думал привести в исполнение, и любой другой ее предложению был бы рад и прыгал бы от счастья, но Сувор понимал, что именно сейчас ситуация повернулась к нему спиной. Если по его плану, он всегда мог, пусть и с потерями, но выйти из такой щекотливой ситуации, то предложение Правящей Матери, перечеркивало ему все.
Раньше, он мог прикинуться туповатым карьеристом: не понимал, не осознал. То сейчас, она, свяжет его по рукам и ногам. Даже если он станет Императором, то будет вынужден плясать под ее дудку. Про убийство собственно сына она напрямую не говорит, а то, что женой стать хочет, так это не преступление. Если он попытается перехватить власть или убить ее саму, то она к этому уже будет вполне готова. И даже если у него все выйдет, рычаги давления на него ей будут подготовлены ей заранее.
Предложи она это раньше, он бы наотрез отказался; позже – не обратил бы на предложение внимания. Но сейчас был идеальный момент. Кинжальный удар по его плану. Все-таки она не была дурой, как бы не считали дворяне. Она хотела власти, но не хотела становиться чей-либо игрушкой. Сувор был идеален, как ее супруг: нейтрален по отношению к другим фракциям, голоден до власти и будет абсолютно ей верен, иначе она его вышвырнет, как дворового пса, а желающие его крови дворяне будут гнать его пинками до края мира и дальше. Сувор проклял себя и Правящую Мать несколько раз. Тишина между ними стояла уже достаточно долгое время, и она заговорила
– Ладно, тебе Анций! Мы оба знаем, что ты согласишься: ты слишком много вложил усилий, чтобы бросить все сейчас.
Сувор тяжело вздохнул:
– Да, признаю, ты меня переиграла…
В ее глазах опять вспыхнул победный огонек:
– Не забывай, с кем имеешь дело. Я же все-таки Правящая Мать.
Она снова отпила вино. Затем женщина поднялась, подошла к столику, взяла кувшин и еще один кубок, а после, налила себе и Сувору:
– Ну, так как? Я еще не услышала от тебя прямого ответа.
– А, у меня есть выбор?
– Выбор есть всегда, мой друг. Нам не всегда могут нравиться последствия наших выборов, но выбор есть всегда.
Сувор вздохнул, поднялся с кресла и встал перед ней на одно колено:
– Я в твоей полной власти.
– Умница! Только не облажайся, хорошо?
– Все идет по плану. Еще декада или две и можно начинать подавать ноты протеста.
– Ты не все учел. В Приграничье объявился Арчибальд Д’Энуре. Помнишь такого?
– Да. Он оскорбил отца вашего покойного мужа и был изгнан.
– Отправлен в «почетную отставку», если быть точнее. Учись говорить правильно, ты же будущий Император, все-таки. Он со своими учениками столкнулся с одной из твоих групп и доставил наемника в Вудбург и того уже допросили.
– Слово одного наемника не сможет нам помешать.
– Наемника, да. Но вот если заговорит старик …
– Ему запрещен въезд в Капитолис, да и ему уже более трех сотен лет, он давно мозгами поехал.
– Думаешь? – она повернулась к столу, где лежал футляр. – Такое же письмо доставили сегодня экзарху Леди Надежде Просвир. Почитай, подумай.
Сувор встал и подошел к столу. Он открыл футляр, достал пергамент и принялся читать. Его писал архиепископ Вудбурга Натан Скиниар. В целом ничего интересного в нем не было, за исключением той части, где говорилось о Д’Энуре. В ней архиепископ писал, что тот вполне себе здоров, и разумом и телом, насколько позволяет его возраст. Анций положил пергамент обратно.
– Теперь понимаешь?
– Архиепископу самому уже больше сотни лет, он сам не совсем соображает.
– Но теперь об этом знает экзарх. И если она подтвердит, что Д’Энуре в своем уме, то единственной преградой от него выступает лишь запрет на въезд в город.