— Как и мы, сэр, — напоминает ему миссис Тремейн, однако мистер Бодли свои ламентации еще не закончил.
— Тысячи соитий. Тысячи повторений все тех же движений. Мы гладим шеи и щеки. Оголяем груди и зады. Производим манипуляции, от которых влагалища становятся сочными, а члены твердеют. И вечно одна и та же последовательность — разочарований, взаимных услуг, ожиданий, уступок, а следом, мм…
— Высвобождение? Блаженство?
— Облегчение.
Миссис Тремейн фыркает:
— Вы идеалист, сэр, и идеализм делает вас несчастным. Мы же, в большинстве своем, умеем отыскивать радость в рутинных утехах. В пище, в сне…
Мистер Бодли сердито всхрапывает:
— Я в последнее время почти и не сплю.
— О, так в этом и кроется корень ваших невзгод, сэр, — объявляет, мгновенно воспрянув духом, миссис Тремейн. — Сон необходим для душевного здравия. Я слежу за тем, чтобы мои девушки получали каждую ночь свою порцию сна. Иначе они бы с ума посходили, не сомневаюсь. Что, по всем вероятиям, и случилось с вами, сэр, простите меня за дерзость.
— О нет, я всего лишь заглянул, и слишком глубоко, в бездну человеческой тщеты…
— Позвольте спросить вас, сэр, как вы провели эту ночь?
Мистер Бодли дергается — так, точно его щелкнули по носу.
— Эту ночь? Мм… я провел ее с Эшвеллом. Мы отправились в Уайтчепел, на крысиные бои, и там нас едва не убили. Затем отыскали место, в котором можно было выпить, — и выпили. Затем взошло солнце, я остановил кеб и поехал домой. Вспомнить, где у меня спальня, я не смог и потому продремал — час, быть может, — в моем вестибюле. А затем на лицо мое осыпался из прорези в парадной двери целый град писем.
— А ночь предыдущую?
Мистер Бодли насупливается, силясь проникнуть умственным взором в глубины истории столь давней.
— Я снова был с Эшвеллом. Мы отправились на Бромптон-роуд, к миссис Фоско. Эшвелл уверил меня, что там появятся двое наших давних оксфордских донов и их посекут. Они не пришли, а пока мы дожидались их, высекли нас — было бы неучтивостью отказывать в этом хозяйке дома. Затем со мной приключилась небольшая неприятность, потребовавшая незамедлительных услуг врача. Эшвелл сказал, что в Боуфорт-гарденз живет его добрый друг, доктор. Однако мы были настолько пьяны, что оказались, в конечном счете, в Гайд-парке, и я, пытаясь омыться, свалился в Серпантин. А после… мм… дальнейшее я помню смутно. Какие-то лошади, по-моему, и полисмен…
— Надеюсь, сэр, вы хорошо поспали на следующий день?
— Почти не сомкнул глаз. Мне нужно было повидаться с отцом, объяснить ему некоторые осложнения, возникшие после выхода в свет одного моего рискованного трактата. К тому же люди, живущие надо мной, купили собаку — приобретение чрезвычайно спорное, а до того чтобы перерезать ей горло, у меня руки пока не дошли.
— Понимаю, — говорит миссис Тремейн, уже заметившая, что глаза ее гостя налиты кровью, а руки дрожат.
— Но все это мелочи, — стонет мистер Бодли. — Пена и сор на бескрайней поверхности совокупного океана бесплодности наших усилий. Все человеческие радости для меня умерли.
— Всего лишь временно затерялись, сэр, уверяю вас, — самым успокоительным ее, материнским тоном произносит миссис Тремейн. — Сейчас для вас самое главное — сон, поверьте. Вы устали, сэр, я это вижу теперь, страшно устали. Может быть, приляжете на одну из наших свободных кроватей? Мы с вас почти ничего не возьмем, сэр. Ночной сон по цене бокала доброго вина.
Некоторое время мистер Бодли туповато таращится на нее. Нижняя губа его припухла, что придает ему сходство с шестилетним мальчиком.
— У меня нет с собой ночной рубашки, — наконец вяло возражает он.
— Спите нагишом, сэр. Постели у нас теплые, а на дворе лето.
— Я не могу спать без ночной рубашки, — говорит Бодли и прикрывает дрожащими ладонями глаза. — Это противоестественно.
— Очень хорошо, сэр, — и миссис Тремейн начинает одними движениями пальцев и запястий отдавать Девушке Номер Один некие сложные распоряжения. Девушка Номер Один вскакивает с пола и торопливо покидает гостиную, а несколько мгновений спустя возвращается с белой ночной сорочкой в руках.
— О, но право же!.. — начинает протестовать мистер Бодли, когда ему показывают, развернув, женский ночной наряд.