— О-хо-хо, мы так красиво не жили, — сказала Мария Семёновна, оторвавшись от журнала.
— Так никогда не поздно, — сказала Люба.
— Нет, — не согласилась Мария Семёновна. — Всему своё время. Это вы теперь своего не упускайте, а наша жизнь, считай, прошла. Покатилась под гору со страшной силой. Один теперь указатель — на кладбище. Надо бы сходить, Нину с Полиной проведать.
— Ну, Вы, мама, и нашли тему — поморщился Петя, повернул ложкой в тарелке и в капустно-морковно-свекольной гуще углядел неподвижную, скрюченную муху.
«Вот же зараза!»
— А морщишься чего? — спросила Валя. — Что ж, маме и погоревать нельзя о подругах?
— Можно, — сказал Петя, не поднимая глаз от тарелки. Кажется, никто не заметил.
— Вот и лопай, да маме спасибо говори.
— Спасибо, — сказал Петька.
— Да не за что, — ответила Мария Семёновна. — Первый раз что ли.
Секунду Петька раздумывал.
«Ну, муха-то, положим, в первый раз. Может, тёщеньке скандал устроить? Для профилактики. Пусть свои увеличительные стёкла надевает не только, когда журналы читает. А то говорит вчера соседской тётке Нюрке: „Я хоть и вижу плохо, зато в своём доме всегда всё слышу“. Что это она там, интересно, слышит? Валька и так, что ни ночь, в спальне зажатая — „тише, а то мама услышит“. Всё мама да мама. Всё тише да тише. А тут не кладбище. Тут жизнь, понимаешь!»
Пока Петя так рассуждал, тёща снова уткнулась в журнал. Близко-близко, чуть ли не носом. Валя с Любой о чём-то там, незначительном, перемолвились между собой. Валя подложила подруге на тарелочку ещё немного угощений.
Петя медленно поводил ложкой в тарелке. Принюхался. Запах всё-таки обалденный. Пустой желудок подсказывал ему, что сейчас обострять ситуацию не следует.
«Борщ всё-таки вкусный. И тёща, в общем-то, не вредная. Подумаешь, муха! Да если на то пошло, каждый человек хоть раз в жизни да вынимал муху из борща. Или из компота».
Петя аккуратно отодвинул муху поближе к краю тарелки, и зачастил ложкой.
В это время Василий, вернувшись домой, супругу дома не обнаружил, зато увидел, что на горящей плите вовсю кипит кастрюля с картофелем.
— Так! К соседям напротив побежала!
Василий достал из кухонного ящика вилку, неуклюже потыкал ею в картофелины и выключил огонь.
А в доме напротив беседа продолжалась.
— Как Ваши глаза, тётя Маша? — спросила Люба. — Закапываете?
Тёща оторвалась от журнала, сняла очки:
— Всё без толку. Вот вдаль ещё терпимо — через дорогу вижу, в огород вижу. Без очков. А вблизи, вот сейчас, почти ничего, будто в пару всё. Сижу, как в бане.
— Тогда давайте все разденемся, — сказал Петька, откусывая хлеб. — Голые посидим.
Валя внимательно посмотрела на мужа:
— Всё-таки, Петя, ты немножко неотёсанный. При маме такие шуточки.
— А что твоя мама никогда в бане не была?
— Да хватит вам, — миролюбиво вставила Мария Семёновна. — Была. И вам советую. Чем чаще, тем лучше. Пар — великая сила!
В это время Василия на кухне обдавали клубы пара. Он сливал в мойку кипяток из кастрюли с картошкой. Делал это неуклюже, обхватив кастрюлю тряпкой и придерживая крышку. Клубы пара били в лицо, Василий морщился и отворачивался в сторону:
— Всё на мою голову!
Беседа в доме напротив, между тем, продолжалась.
— Но здесь же не баня, Петя, — всё-таки добавила Валя осуждающе. — Баню ты в собственном дворе всё никак до ума не доведёшь. Год уже? На предбанник такую площадь разогнал, а зачем, спрашивается?
— Найдётся зачем, — миролюбиво ответил Пётр, оторвавшись от тарелки. Он заметил, что Люба с лёгкой улыбкой наблюдает за ним, как бы исподтишка рассматривает его. Как-то само собой спина его выпрямилась, плечи развернулись. — Да хоть бильярд поставлю. С Василием шары гонять будем.
— Свои собственные, которые из головы повыкатывались? — ласково спросила Валентина.
— Ой, Валя! — неодобрительно качнула головой Мария Семёновна.
— Ничего, там их ещё много осталось, — отшутился Петька. Принялся хлебать дальше.
— Смешные вы все, — засмеялась Люба.
— А если много, то никакой бильярдной. Я сама решу, что там будет. А ты сделаешь.
— Да мне не жалко, Валюш. Хоть залу для торжеств. При свечах гостей принимать будешь.
В это время Василий пошарил дома по пустым кастрюлям и не обнаружив ничего готовенького, только сырой фарш, сглотнул слюну и почесал в затылке. Глянул в окно на дом напротив.
А в доме напротив беседа продолжалась. Валя рассказывала Любе:
— Хоть и трудно маме, а марку держит. Приду с работы — чистота, порядок — муха не пролетит.
— Ага, — сказал Петька, — не пролетит. Упадёт.
— Да какая муха тебя сегодня укусила? — опять повернулась к мужу Валя.
— Пусть попробует. Я её скорей укушу.
Петька отодвинул пустую тарелку с ложкой в сторону и сыто поцыкал языком по зубам. Ругаться не хотелось.
— А Василий где же? — спросил он у Любы.
Но тут раздался лёгкий стук, дверь заскрипела, и в проёме появился Вася.
— О! — сказал Петя.
— Лёгок на помине, — добавила Мария Семёновна.
— Вот она где рассиживает. Так и знал. — беззлобно сказал Вася. — А кастрюля конфорку залила.
Люба схватилась ладонью за свою щёку:
— Забыла! Это я картошку на пюре поставила. Выключил?
— Да выключил, сиди уж. И воду слил. — Вася, ещё не присаживаясь, с высоты своего роста посмотрел на пустую Петькину тарелку. — Может, и мне борща дадите похлебать?
— Вот бессовестный, — сконфузилась Люба. — Сейчас ведь домой пойдём.
— Да проголодался же человек, — сказала Валя, приветливо улыбаясь Васе.
— Ага, — ответил Василий.
— Так покормите же Василия, гостя дорогого, — вставил Петька.
— Садись, конечно, налью, налью, — засуетилась было Мария Семёновна.
Но Валя её остановила, сама быстренько поднялась, и через минуту перед усевшимся за стол Василием появилась полная до краёв тарелка. Запах обалденный! Василий потянулся в центр стола за куском хлеба, мельком, уже вблизи, взглянул на пустую Петькину тарелку и вдруг увидел на её дне, поближе к краю, рядом с одинокой длинной капустиной, скрюченную неподвижную муху.
Вася был, конечно, не такой уж, прям, интеллигент, но… Он неожиданно убрал назад руку, протянувшуюся за хлебом, откинулся к спинке стула.
— Я… это… В общем, я неожиданно понял, что уже сыт.
— О! — округлил глаза Петька. — А секунду назад не понимал?
— Так ведь пищеварение… Сытость после приёма пищи не сразу проявляется.
— Где ж тебя накормили? — удивилась Люба.
— Совсем забыл сказать. В поселковой столовой. С Петровичем, с нашим завхозом, сейчас заходили, котлет заказывали. Вкусные.
— Да с чего это вдруг? — Люба прямо-таки поразилась. — Я ж дома уже фарш приготовила.
— В самом деле, — поддержала подругу Валя. — Она ведь к нам за сухарями прибежала.
— Да чистая случайность, — Вася помедлил, соображая, как бы сказать. — Мимо столовой с Петровичем шли, а тут повариха на пороге, у нас, мол, сегодня дегустация разных блюд, не проходите мимо. Прямо дорогу загородила.
— Тьфу! — сказала Марья Семёновна. — Они их там неизвестно из чего варакзают. Наполовину из мух, небось.
— Это точно, — сказала Валя. — Машка Зубанкина — баба нечистоплотная, кто её только в поварихи засунул? От одного только её фартука с этими жуткими жёлтыми разводами на животе меня уже всю передёргивает.
Валя даже брезгливо, слегка картинно передёрнула плечами перед Василием и тут увидела муху в мужниной тарелке. И всё поняла. И замолчала.