В конце своего экспрессивного монолога, Маша опять разрыдалась.
– А что говорит Модест Фёдорович? – спросил я, удивляясь, почему Мулин отец не разрулил эту ситуацию.
– В том-то и дело, что Попов подгадал, когда Модест Фёдорович уедет на конференцию в Минск. И я не зна-а-а-аю-у-у-у-у, что делаа-а-а-ать, – всхлипнула Маша и высморкалась в мой платок, – извините, Муля.
– А когда собрание? – спросил я.
– Сейча-а-а-а-ас… – зарыдала опять Маша, – через сорок мину-у-у-ут…
Я посмотрел на часы, шесть четырнадцать. Через минуту начнётся собрание нашего профкома, куда вызвали меня по навету Барышникова. А до НИИ, где работал Мулин отец и Маша где-то минут тридцать пять быстрым шагом.
Надо было принимать решение. И я решил:
– Тогда вытри нос и побежали! – сказал я, – а то не успеем на твоё собрание!
– К-к-к-к-как? – пролепетала Маша.
– Я же Бубнов, – сказал я, – хоть и младший. Значит от имени нашей семьи буду говорить с Поповым я. Не бойся! Сейчас разберёмся.
И мы побежали.
По дороге я успел задать девушке пару уточняющих вопросов:
– Маша, а вы действительно любите моего отца?
– Эмммм… – от неожиданности Маша споткнулась и чуть не упала, если бы я не успел подхватить её за руку.
– Мне нужен ваш честный ответ, – чуть задыхаясь, сказал я (всё, с завтрашнего утра начинаю бегать, а то это никуда не годится!). – Чтобы правильно выстроить защитную речь. Я понимаю, что вопрос бестактный, но вы сами видите, что ситуация сейчас такая, когда не до реверансов.
– Да! – твердо ответила девушка, – но вы не думайте, я никогда бы не стала разрушать семью Модеста Фёдоровича… Может, и вправду мне лучше уйти отсюда…
Она опять всхлипнула, а я потянул её за руку дальше:
– Всё будет хорошо, Маша! Я вам обещаю! Побежали!
И мы побежали.
На собрание мы успели. Прибежали даже чуть раньше, поэтому Машенька успела сбегать в дамскую комнату и умыться. В зал она уже входила строгая и собранная. Куда и девалась перепугано рыдающая девочка.
Народу собралось много. Хоть был давно уже конец рабочего дня, но многие сотрудники этого НИИ были в белых халатах. Хотя, может, они так и домой ходят?
Я поймал себя на том, что шучу даже в мыслях. И одёрнул себя. Не время расслабляться. По крепко сжатым, до белой ниточки, губам Маши, я понял, насколько она взволнованна. Но по внешнему виду и не скажешь. Хорошо держит себя в руках. Хотя дальше посмотрим.
Собрание открыл какой-то пожилой мужчина с внушительным брюшком. Он сказал, что в адрес профкома было подано заявление об аморальном поведении аспирантки Сазоновой (я вспомнил, что это фамилия Маши) и профессора Бубнова. Что, мол, данная аспирантка совращала профессора, зная о том, что он женат. Сазонова пыталась разрушить советскую семью – ячейку советского общества. Кроме того, сам упомянутый профессор, используя служебное положение, склонял аспирантку к связи. И что в связи с этим данным участникам дела следует выразить общественное порицание с занесением в трудовые книжки, а вышеупомянутую аспирантку уволить без права защиты кандидатской диссертации в других научных организациях. С семьёй Бубнова провести беседу, для чего вызвать супругу данного профессора и уведомить её о сложившейся ситуации.
После того, как мужик озвучил суть заявление, народ в зале зашумел. Поднялся такой галдёж, что мужик минут пять не мог всех утихомирить.
Я аж восхитился задумкой Попова. Это ж надо. Он одним махом перечеркнул по сути и карьеру, и семейную жизнь Мулиного отчима. Ещё и время выбрал такое, когда его нету и оправдаться, и защититься он не может. И всё бы у него получилось, если бы Машенька не додумалась позвать меня.
Вдруг с места подскочила давешняя старушка, которая забегала тогда в кабинет отца. Она вскочила и громким визгливым голосом заявила:
– Вздор! Вы не имеете права! Это нарушение!
– Па-а-а-азвольте! – рявкнул на неё пузатый, – никакого права мы не нарушаем!
– Вы нарушили регламент! – вскричала старушка, – во-первых, отсутствует сам Модест Фёдорович. А вы не имеете права его судить, за спиной! Что в лицо ему стыдно смотреть?!
– Ничего подобного, Зинаида Валерьяновна! – опять рявкнул пузатый, – мы сейчас судим не Модеста Фёдоровича! А его аспирантку! Её безнравственное поведение! И расследование мы провели согласно регламенту! Было заявление. Мы рассмотрели. Составили акт. Опросили свидетелей. Опять составили акт. Вынесли на общее собрание. Так как Модест Фёдорович партийный, а Сазонова – из комсомола по возрасту отчислена, а в Партию она не вступила, то было принято решение рассмотреть это дело на общем профсоюзном собрании!