За дверью послышались голоса. А я, удовлетворённо улыбаясь, отправился на кухню.
И наткнулся там на Фаину Георгиевну, которая курила, по обыкновению в форточку.
– А что это ты вдруг сигаретами разжился? – ворчливо спросила она, – уже у соседей не стреляешь … Получку выдали, что ли?
Всё это она произнесла крайне язвительным тоном. Явно не может мне простить предложение играть Лешего и скоморохов во второсортных постановках.
С одной стороны, я её вполне понимаю. Заслуженная артистка, любовь миллионов зрителей и тут на тебе! Да над ней завтра половина московской театральной тусовки ухахатываться будет. Но, с другой стороны, ей нужно проявить смирение, унять гордыню. Ну я не знаю, как это по-другому называется. В общем, снять корону хоть на немножко и обуздать свою «звёздную болезнь». И к этому, на мой взгляд, можно прийти только вот таким путём, через самоотречение.
Поэтому я ответил тоже не менее язвительным тоном:
– Гуманитарная помощь от афиканских собратьев.
Злая Фуфа хотела что-то сказать, но от моих слов умолкла и только молча курила, зыркая на меня.
На кухню вошла Белла и сказала:
– Всё шушукаетесь?
Не дождавшись ответа, спросила:
– А что за мачеха у тебя такая молодая, Муля? Вы же ровесники?
– Это она так хорошо сохранилась, – ответил я, задумчиво выпуская струю дыма в форточку, – а так-то ей за сильно пятьдесят.
– Да что ты втюхиваешь, Муля?! – возмущенно сказала Белла, прикуривая от конфорки, – ей лет двадцать-двадцать пять, не больше!
– Если женщина решила сохранить молодость, она её сохранит, невзирая ни на что, – поучительно сказал я и затушил окурок.
Так как возвращаться в комнату было неудобно, пришлось подкуривать вторую сигарету.
– Что-то ты много стал курить, Муля, – обличающе сказала Фаина Георгиевна и тоже подкурила вторую сигарету.
Я от комментария воздержался, а Белла сказала:
– Сегодня Софрон так кричал на Музу.
Я нахмурился, а Фаина Георгиевна насмешливо и красноречиво посмотрела на меня.
Я предпочёл взгляд не заметить, поэтому она не выдержала и едко сказала:
– Видишь, какой ты молодец, Муля!
– Нужно время, – буркнул я.
– Ну-ну, – ответила мне она многозначительным тоном с подтекстом.
Мы ещё немного поболтали на отвлечённые темы. Разговор, в основном, крутился вокруг свадьбы Ложкиной и Печкина, и вероятности примирения Пантелеймоновых. Затем дамы разошлись по комнатам. А я остался сиротливо стоять на кухне, крутя в руках злополучную пачку. Возвращаться в комнату было неудобно. Но и торчать всю ночь на кухне тоже не улыбалось.
Мои сомнения разрешил приход Модеста Фёдоровича.
Он вошел на кухню и сказал усталым голосом:
– Муля, дай сигарету.
Губы его при этом были припухшими и общий вид он имел лихой и немножко безумный.
Я сделал вид, что не заметил и протянул ему пачку.
– Спасибо! – поблагодарил он и машинально вернул пачку мне, – с ума сойти!
Я философски пожал плечами, чуть подумал и прикурил очередную сигарету. Эта уже третья. Понимаю, что не надо бы, но разговор, очевидно, сейчас предстоит серьёзный.
Модест Фёдорович и себе прикурил от конфорки, по моему примеру, и сказал, выпуская дым:
– Спасибо, сын!
Ну супер. Значит, всё образовалось. И я ответил:
– Как там Маша?
– Немного успокоилась, – вздохнул Мулин отчим.
– В общагу ей нельзя, – ответил я, – там эта Ломакина её изведёт. Да и вообще… все любопытствуют. Она девушка молодая, ей тяжело всё это…
– Мы сейчас уйдём, – Модест Фёдорович крепко затянулся.
– Куда? – удивился я, – Зачем? Она вполне может пожить у меня в коммуналке, сколько надо. И, кстати, что ты намерен делать дальше?
Модест Фёдорович как раз затягивался опять. При моих словах он вспыхнул и закашлялся. Откашлявшись, он тихо сказал:
– Мы решили пожениться. Понимаешь, в этом случае нет другого выхода.
Я понимал. Но комментировать не стал. Просто произнёс с серьёзным видом:
– Конечно, конечно.
Модест Фёдорович недоверчиво посмотрел на меня, но я сохранял на лице маску невозмутимости, и он успокоился, так как продолжил:
– Сейчас мы уйдём, – увидев скепсис у меня на лице, он торопливо сказал, – нет, ты не подумай, я её у себя поселять до свадьбы не буду. А то узнает Попов и опять начнётся. Я сейчас отведу её к Зинаиде Валерьяновне. Она одна занимает четырёхкомнатную квартиру. Уж где-то уголок для Маши она у себя точно найдёт.
– А с чего бы ей пускать к себе чужого человека? – удивился я, – она, вроде как старушка вредная…