А тут я решил немного расслабиться и сел за чтение. А мне уже второй раз стучат и отвлекают. Бесят!
Стук повторился.
Мысленно чертыхнувшись, я пошел открывать.
К моему несказанному удивлению, на пороге стояла… Наденька… смысле Мулина мама.
– Муля! – экспрессивно воскликнула она, практически врываясь в комнату (я еле успел отскочить с её дороги), – объясни мне! Что происходит?
Она буквально упала на стул, заламывая в отчаянии руки:
– Муля! Это катастрофа!
– Что случилось? – осторожно спросил я.
В таком состоянии женщине нужно дать возможность выговориться, выпустить пар. И только потом можно беседовать, взывать к голосу её разума и так далее. Но пока она так взвинчена, ничего предпринимать нельзя. Это первое правило при общении с женщинами.
Поэтому я сказал:
– Рассказывай! Всё. Подробно.
Женщинам нравится, когда их просят рассказать всё подробно. От перечисления подробностей и воспоминаний они успокаиваются и приходят в нормальное состояние.
– Ты представляешь, Модест хочет подавать на развод! – воскликнула она и поднесла надушенный кружевной платочек к глазам, аккуратно промокнув слезинку, чтобы не размазать косметику. Плакала Надежда Петровна виртуозно – уголками глаз.
– Но ты же живёшь с отцом, – сказал я и тут же понял, что совершил стратегическую ошибку.
Надежда Петровна вспылила:
– Ну, ты сам подумай, Муля! Мы же нормально все вместе жили! Зачем было разводиться?! А теперь что будет? Дуся говорит, что он себе какую-то бабу завёл! Муля! Ты представляешь! Не успела я из дома уйти, как он тут же бабу привёл!
– Во-первых, ты ушла из дома давно, – успокоительно сказал я, – и ушла первой. То есть бросила его.
– Но Муля! Как я могла не уйти к Павлику?! – вскричала Надежда Петровна так, что бедный Герасим, который, как мышка, сидел за другим краем стола и не отсвечивал, с перепугу уронил две гайки под стол. – У нас ребёнок общий! Ты!
– Ну, вот, – сказал я гипнотизирующим тоном, – ты ушла. Он жил один. Теперь решил тоже создать семью.
– Но Муля! – закричала Надежда Петровна, – зачем ему семья?! У него Дуся есть. Она спокойно ведёт всё хозяйство! Я тоже захожу два раза в неделю, контролирую, подсказываю. А теперь что будет?
– А теперь он женится, – сказал я, и Надежда Петровна опять зарыдала.
– Мама, – сказал я, когда поток слёз, жалоб и причитаний чуть иссяк, – ты что, любишь Модеста Фёдоровича? Тогда зачем уходила к отцу?
– Муля! Ты же сам знаешь, я всю жизнь любила и люблю только Павла Григорьевича! – вспылила она. – Это мой отец не позволял мне за него замуж выйти. Но сейчас я могу жить так, как хочу!
– И это прекрасно, – примирительно сказала я, – ты большая молодец, что у тебя хватило мужества понять, что ты хочешь. И хоть часть жизни пожить с любимым человеком. Но почему ты не допускаешь, что и Модест Фёдорович тоже хочет поступить также?
Надежда Петровна охнула и с недоумением посмотрела на меня. Такая мысль ей явно не приходила в голову.
– Он двадцать восемь лет прожил рядом с тобой, поддерживал тебя. Принял меня и воспитал как родного сына. Потом ты ушла к отцу. Он и это принял. Жил один. А сейчас он встретил женщину и решил на ней жениться. Что в этом плохого?
– Как что?! Как что?! – запричитала Надежда Петровна, – ты, Муля, слишком молод и не понимаешь, что у него могут быть дети. И квартиру придётся делить.
– Ну, и что из этого, – пожал плечами я, – ну и поделим, если надо будет. Тем более, что тебе есть где жить, у меня тоже есть вот жильё…
– Да какое это жильё! – взвилась Наденька, – кстати, ты где телевизор подевал?
Она окинула взглядом комнату и тут её взгляд остановился на Герасиме, который нашел-таки под столом свои гайки и сейчас вылезал из-под стола.
– А это ещё кто?!
– Знакомься, мама, это – Герасим, мой сосед, – светским тоном представил его я. И развернулся к Герасиму, – Герасим, а это Надежда Петровна, моя мама.