– Действуй, Муля! – кивнула Фаина Георгиевна и подкурила сигарету.
Я торопливо взлетел наверх, ориентируясь практически наощупь (подъезд не освещался, а жечь спички я посчитал глупым, за домом наблюдают и могут увидеть в слуховые окошки).
На заветном месте я сразу же нашел свой свёрток. Рубашка, в которую он был завёрнут, была сильно обгажена голубями, которые устроили насест наверху, а в некоторых местах даже промокла. Поэтому я развернул вонючую тряпку, и принялся засовывать пачки денег в наволочку, которую я предусмотрительно прихватил из дома.
Сделав дело, я сунул изгаженную рубашку обратно на балку, наволочку с деньгами связал максимально компактно, сунул за пазуху и спустился вниз.
Фаина Георгиевна ещё докуривала сигарету.
– Молодец, быстро ты, – тихо похвалила она, сделала ещё затяжку и сказала, – там уже пасут. Я шаги слышала.
– Может, лучше отнести обратно? – запаниковал я, – они же шманать будут.
– Доверься мне, – уверенно сказала Фаина Георгиевна, цепко ухватила меня за руку и потащила на выход.
Я торопливо засеменил вслед за нею, еле поспевая. Сердце у меня колотилось, как отбойный молоток, по спине стекал горячий пот, хоть на улице было холодно.
Мы вышли из подъезда, у противоположной стены я различал тени ответственных товарищей. Меня аж перетрясло, и тут Фаина Георгиевна громко, на всю улицу, сказала своим серебряным голосочком:
– Теперь ты должен на мне жениться, милый! Иначе я пойду в профком и пожалуюсь, что ты меня соблазнил! – и она чуть нажала на мою руку, что означало, что сейчас моя очередь что-то говорить.
Я честно и добросовестно попытался ответить, но получилось нечто невнятное. Мычание только получилось.
Но Фаине Георгиевне этого было достаточно, и она лишь добавила в голос стервозной капризности:
– Твоя мама может думать, что угодно, но у тебя теперь два варианта – или жениться на мне, или партбилет на стол!
Она так вошла в роль, что даже ногой топнула.
Тени у противоположной стены слились с темнотой и растворились полностью. Никто нас не останавливал и не шманал. Очевидно, мужики посчитали, что бедолага и так конкретно попал. Так что добавлять негуманно.
Аве, извечная мужская солидарность!
Мы прошли по улице обратно, и уже у дома Фаина Георгиевна радостно захихикала. Я рассмеялся тоже.
Мы вошли в квартиру и, стараясь не шуметь, тихонечко, на цыпочках, прокрались на кухню.
Отдышались. Закурили.
При электрическом свете вид у Фаины Георгиевны был совершенно экзотический, грим чуть размазался, и она сейчас напоминала грустного клоуна.
Заметив мой взгляд, она сварливо сказала:
– Ну как?
– Это было гениально! Вы лучшая актриса в мире! Спасибо вам, Фаина Георгиевна, вы меня спасли! – от души поблагодарил я.
– Теперь ты мне должен услугу, Муля! – коварно и торжествующе посмотрела на меня она и сняла парик, – и заметь, я не спрашиваю, зачем ты туда ходил и что оттопыривается у тебя сейчас из-за пазухи!
Я промолчал, изображая, что страшно занят, ведь я курю.
– А услуга такая… – Фаина Георгиевна затянулась и сделала МХАТовскую паузу.
Я терпеливо ждал, чувствуя, что сейчас будет ой.
Насладившись зрелищем моего побледневшего лица, Фаина Георгиевна сообщила:
– Ты выбиваешь мне главную роль у Глориозова!
Я чуть дымом не подавился.
– В «Аленьком цветочке»? – ошарашенно спросил я. – А как же скоморохи?
– Нет, он скоро по Островскому собирается пьесу ставить, мне вчера знакомые сообщили, – сварливо ответила она, – но ты не думай, Муля, я не такая, я в скоморохах играть не отказываюсь. И Лешего, кстати, тоже.
Я тяжко вздохнул и укоризненно посмотрел на Фаину Георгиевну.
– А давайте я лучше из окна выпрыгну? – сказал я умоляющим голосом. – Или Завадского застрелю, а?
– Нет, Муля, и не надейся! – злорадно покачала головой Фаина Георгиевна, – я свою роль сыграла. Теперь твоя очередь.
– Но вы же мне не доверяете, – предпринял последнюю попытку ухватиться за мнимую соломинку я, – и «программу успеха» на Белле и Музе я ещё не успел выполнить…
– Одно другому не мешает! – заявила Фаина Георгиевна самодовольным голосом и ехидно добавила, – уговор, Муля, дороже денег! Так что готовь мне роль у Глориозова!
Я не ответил, стоял и печально курил.
Фаина Георгиевна, конечно, понимала, что она загнала меня в угол, потому что после продолжительной паузы она сказала примирительным тоном:
– Ну, не дуйся, Муля! Кроме тебя мне и надеяться сейчас больше не на кого…