– Да ничего уже, – прощебетала Ложкина. – Всё хорошо, Пётр Кузьмич. Теперь тихо будет! Нонна решила полы помыть, так мы советы даём.
– Варвара Карповна! У тебя же драники холодные! – пожаловался Печкин, – ну, куда это годится?
– Я сейчас разогрею! – залебезила Ложкина и унеслась в комнату греть капризному Печкину драники.
– Во как! – уважительно прокомментировала Полина Харитоновна и задумчиво покачала головой.
Я смотрел на это всё и понимал, что сейчас передо мной крупным нарывом назревает очередная задача, которую нужно будет решать, и то скоро. Насколько я всё правильно понял, то у Нонны получилось зацепить Софрона. И уже совсем скоро она выполнит свою часть сделки. А мне в ответ придётся сводить её с Жасминовым. Честно говоря, мне его было даже жаль. Так-то неплохой он мужик, хоть и с закидонами, присущими театрально-богемной среде.
И вот что делать?
А следующая задача ещё похлеще – что дальше делать с Музой? Ну, к примеру, получится у меня убрать отсюда Софрона. Предположим, так сказать. Но ведь Муза так и продолжит существовать на дистанции. И не факт, что свою мизерную зарплату и пенсию она так и будет отдавать всю ему. А сама будет голодать дальше и ходить в единственном перештопанном платье. А мне ведь нужно для неё разработать и внедрить «программу успеха». А как зарядить человека на успех, если он сам этого не хочет? Если он махнул на себя рукой? Существует ли такой рецепт?
Я уже перебирал варианты выхода из ситуации и так, и эдак, когда в дверь позвонили.
Звонки в нашей коммунальной квартире – это была система похлеще хитроумных шифров приснопамятного Джеймса Бонда. У каждого из жильцов было разное количество. У Беллы – один, у Музы – два… у Ложкиной – пять… и так далее. Хуже всего было Герасиму. У него было аж семь. Хотя с приходом Жасминова количество звонков увеличилось до восьми. И каждый раз, когда в дверь звонили, жизнь в коммуналке останавливалась, замирала, и все принимались считать, сколько раз позвонили в дверь.
В этот раз кто-то на систему наплевал самым преступным образом: на звонок нажали и не отпускали его долго-долго.
Поэтому никто не спешил открывать.
– Звонок же перегорит! – выглянула из комнаты Ложкина.
Нонна подпрыгнула и рванула к двери открывать (очевидно на неё произвело неизгладимое впечатление, как Ложкина разобралась с Зайкой).
В двери стоял участковый в форме.
Отодвинув Нонну в сторону, прямо по помытому полу он прошел на кухню, где собрались почти все, и сказал официальным строгим голосом:
– Присыпкин Софрон Васильевич здесь проживает?
Глава 14
– З-здесь, – растерянно сказала Полина Харитоновна и метнулась вызывать Музу. Остальные все притихли.
Она забарабанила в дверь, но Муза долго не открывала.
– В какой комнате он конкретно живёт? – задал вопрос участковый, что-то отмечая в папке с бумагами.
– Вы не представились, – ляпнул я, а все посмотрели на меня, как на придурка.
Чёрт, я и забыл, что в эти времена люди друг другу ещё верили. А недоверие считалось дурным тоном.
– Старший милиционер Смирнов, – отрекомендовался участковый, но желваки на скулах заходили туда-сюда, и он тут же мстительно поинтересовался, – ваши документы?
Пришлось идти в комнату за паспортом. Нарвался, блин.
Когда вернулся, на кухне уже была Муза. Она всхлипывала и что-то экспрессивно доказывала старшему милиционеру Смирнову, а тот записывал.
При виде меня, она встрепенулась:
– Муля! – вскликнула она, – ну, скажите вы ему! Софрон не такой! Он не мог!
– А что он сделал? – опять спросил я, прежде, чем подумать, но старший милиционер Смирнов уже закусил удила:
– Бубнов Иммануил Модестович, – подчёркнуто выразительно прочитал он, и моё не очень пролетарское имя ему явно не понравилось, потому что он неприязненно уточнил, – из семитов, что ли?
– Из русских, – ответил я, – выходцы из чухонских крестьян мы (на самом деле я точно не знал, но импровизировал).
– Ну-ну, – неприязненно сказал старший милиционер Смирнов, но паспорт вернул.
– Так что натворил Софрон? – спросил я под умоляющим взглядом Музы.
– А вы, собственно говоря, кем Присыпкину приходитесь? – раздражённо полюбопытствовал участковый. – И что вы делали сегодня в период с пяти вечера до девяти?
– Был в театре, – ответил я, – по служебной надобности. Как представитель Комитета по делам искусств СССР.
– Ясно, – помрачнел старший милиционер Смирнов, видя, что докопаться ко мне не получится.