– Она физик! – перебила меня Надежда Петровна.
– Один чёрт, – сказал я, и Мулина мама возмутилась:
– Муля, не выражайся!
– И как я могу попасть за границу?
– А это уж позволь провернуть мне, – тихо сказал Адияков. – От тебя требуется только согласие. И мы сразу приступим к оформлению документов.
– А когда ехать? – спросил я.
– В ближайшее время, примерно через два месяца. – ответил Павел Григорьевич, а я завис.
Получилось только выдавить:
– Можно я подумаю?
Надежда Петровна и Павел Григорьевич с недоумением переглянулись, они не понимали, что тут можно думать. Но потом Адияков нехотя сказал:
– Подумай, Муля. Пару дней у тебя есть. Ты сам знаешь, что все эти разрешения получить не так-то и просто.
Я всё понимал.
Когда Мулины родители ушли, я остался сидеть и изумлённо смотреть в чашки с недопитым чаем. Это они откупиться от Мули хотят, что ли? Или так их заело, что я к Модесту хожу? Или действительно от любви к сыну?
Как бы то ни было, но теперь передо мной замаячила перспектива личной яхты и круизов по Адриатике…
Это дело нужно было обдумать. Хотя что тут думать? Я схватил сигареты и устремился на кухню, пальцы подрагивали от нетерпения.
И там столкнулся с Фаиной Георгиевной, которая тоже курила у форточки.
– О! Муля! – сказала она, – ну что там Глориозов?
– Получилось уговорить его взять вас на роль Сосипатры Семёновны, – сказал я будничным голосом, так как ещё не отошёл от визита Мулиных родителей и не отрефлексировал такую новость.
– Ну вот, я же говорила, что я великая актриса и Глориозов ухватится за меня руками и ногами! – самодовольно сказала она и с наслаждением затянулась, – это по пьесе Островского «Красавец мужчина»?
А я вспылил и, возможно, ответил чуть резче, чем следовало:
– Ну, учитывая, что за это я теперь должен выбить Глориозову финансирование на ремонт зрительного зала, гримёрок и гардероба, то да, исключительно за ваш талант!
Фаина Георгиевна аж закашлялась от дыма.
– Муля! Ты так меня угробишь! – прокашлявшись, возмущённо сказала она, и язвительно добавила, – считай, что тебе сильно повезло! Если бы я не была такой великой актрисой, то ремонтом зрительного зала и вешалок ты бы не отделался! Пришлось бы строить ещё один театр рядом!
Тут уже закашлялся я.
– А вот не надо столько курить, – на кухню ледоколом вплыла Полина Харитоновна с пустой банкой, и укоризненно проворчала, – надымили, дышать нечем.
– Полина Харитоновна, – сказал я, – а это правда, что вы Жасминова сапогом зятя побили?
– Ничего подобного! Враньё! – возмутилась Гришкина тёща, набирая из-под крана воду в банку, – это Лилькин сапог был!
– Вот так мещанство и обывательство побеждает искусство, – хрюкнула Фаина Георгиевна, когда Полина Харитоновна ушла обратно из кухни.
– Кстати, как там поиски фотографа продвигаются для обывательской свадьбы? – спросил я, чтобы перевести тему разговора.
– Фотограф есть, – с довольным видом улыбнулась Фаина Георгиевна, а потом смущённо добавила, – осталось его уговорить…
И я понял, что уговаривать, конечно же, придётся мне.
А на работе мне предстоял разговор с Козляткиным. Учитывая то, что он на меня рассердился, и то, что это финансирование изначально предполагалось направить для нужд Большого театра, то разговор мне предстоял очень непростой.
Но что прятаться и отодвигать проблему, если проблема есть? Нужно брать себя в руки и идти её решать. Иначе из-за прокрастинации и проблема останется, и жизнь превратится в сплошной стресс.
Я встал из-за стола и решительно направился в кабинет к Козляткину.
– Сидор Петрович, – сказал я, – уделите мне пару минут. Есть разговор.
– Я занят, – недовольно буркнул Козляткин и я понял, что всё ещё гораздо хуже, чем я думал.
– Буквально две минуты, – продолжал настаивать я.
Козляткин поднял голову от бумаг и с изумлением посмотрел на меня поверх очков. Такая наглое презрение субординации от подчинённого шокировало его самым невероятным образом.
– Мммм… – он смог из себя выдавить только изумлённое мычание.
Другой бы на моём месте как минимум расплакался бы и убежал. Но мне было всё равно: не бьёт – уже хорошо. Вон Остап Бендер на пароход художником устроился, и ничего. Чем я хуже?
Поэтому я сказал решительным голосом:
– Нам нужно финансирование перенаправить на театр Глориозова.
У Козляткина глаза стали как часы на Спасской башне, размерами, я имею в виду.
– Финансирование запланировано для большого театра! – выдавил он.