Тут как раз вскипела вода и я, вместо ответа, пошел делать чай.
Завадский сидел, злился и терпеливо ждал.
Я заварил чай и поставил перед ним дымящуюся чашку. Вытащил из холодильника кусок торта, что остался со свадьбы, и Дуся притащила мне, и тоже выставил всё на стол.
Ещё немного подумал, достал из холодильника сыр и тоже порезал на блюдечко.
Затем сделал ещё и себе чай и уселся с чашкой напротив Завадского.
А он всё это время молчал. И сейчас тоже не делал попыток возобновить разговор.
Ну что же, пасс засчитан, один-один.
Но пришлось отвечать:
– Нет плохих ролей, – не менее пафосно (причём подчёркнуто пафосно) ответил я, – есть плохое исполнение. Или плохие актёры. Или плохой репертуар…
Дальше я развивать мысль не стал, но Завадский понял и побагровел:
– Я предлагал ей хорошие роли! Никто не виноват, что она…
– Конечно-конечно, – лучезарно улыбаясь, перебил его я, – никто не виноват. А актёр без ролей жить не может. Поэтому у Глориозова появилась свободная роль, вот она и пошла играть. Что здесь ужасного?
– Она делает Глориозову репутацию! – фыркнул Завадский.
– Вам она сколько лет её делала? – прищурился я и добавил, – попробуйте лучше этот сыр, Юрий Александрович. Это Дуся делала, из домашнего творога. Ей из деревни привозят. Жирный такой, рассыпчатый, чудо, а не творог.
Но Завадский сыр не хотел. Он хотел разборок. Поэтому, даже не посмотрев на Дусин сыр, возмущённо сказал:
– Не надо лезть, куда вас не просят, Иммануил Модестович!
На эту сентенцию я не стал отвечать никак.
А Завадский уже завёлся:
– Не надо лезть в искусство грязными руками!
Ответить я не успел, дверь без стука распахнулась и на пороге застыла Фаина Георгиевна:
– Муля, ты представляешь… – воскликнула она, и осеклась, увидев Завадского за моим столом, мирно пьющего чай.
Он тоже никак не ожидал её тут увидеть, дёрнулся и расплескал чай на свежеоткрохмаленную Дусей скатерть. На кипенно-белой поверхности расплылось рыжее пятно.
– Это что ещё такое?! – возмутился он, и посмотрел на меня.
– Это называется свинство, – подсказал я, – Дуся старалась, скатерть крахмалила. Между прочим, это ещё моей бабушки скатерть. С родовыми вензелями. Она сама лично вышивала.
Но на Завадского моя семейная история не произвела совершенно никакого впечатления. Как и не было раскаяния на его красивом лице. Синие глаза метали молнии, губы кривились.
Он уже собрался сказать что-то явно язвительное, когда Фаина Георгиевна опередила его и обратилась, почему-то ко мне с ехидными словами:
– Да уж, Муля, не ожидала от тебя такого! – свирепо сказала она, – ты приглашаешь в гости человека, который уничтожил меня!
Я аж икнул от неожиданности.
– Вы пытались растоптать мой замысел, Фаина! – вскричал вдруг Завадский.
– Да шо вы гаварите! – на еврейский манер ответила Фаина Георгиевна и вошла в комнату. Она была настроена решительно, и я понял, что всё только начинается.
– Вы постоянно топчете мой замысел! – не унимался Завадский.
– Какой замысел? – не понял я (точнее я-то сообразил, но пытался немного разрядить обстановку).
– Ах, там был великий замысел! – деланно расхохоталась Фаина Георгиевна, – он решил поставить «Шторм» по-новаторски. Ты только представляешь это?!
Она оглушительно расхохоталась.
– Это была визитная карточка «Моссовета»! – взревел Завадский, но Фаина Георгиевна не обратила на него никакого внимания и начала рассказывать, обращаясь только ко мне:
– Там, значит, по великому замыслу, перед началом пьесы мы должны были все сидеть за столами и читать свои слова перед зрителями. Ну, как бы мы превращаемся в персонажей пьесы. И тут же оркестр начинает играть что-то пафосно-возвышенное, а мы все берёмся за руки и дружно выходим со знамёнами и мётлами на коммунистический субботник! – она опять прямо залилась хохотом. – А потом радостно декламируем: «Субботник свободного труда»!
Она посмотрела на меня с едкой усмешкой и продолжила ядовитым голосом:
– А у меня там роль Маньки была. Ты представляешь, моя Манька-спекулянтка тоже ходит по всему субботнику с метлой и лопатой! Или с красным знаменем! Большего бреда не бывает!
Она хохотнула, но хохот вышел злым, обиженным.
Завадский вскипел:
– Это была прекрасная идея! Прекрасная! Пока вы не начали скоморошничать!
– А вот у Глориозова скоморошничать получилось на ура! – парировала Фаина Георгиевна. – Потому что он ставит спектакли буквально. Без новаторских великих замыслов! И не ломает артистов!