Надеюсь, Надежда Петровна не наговорила, что у Мули недавно была свинка и теперь детей не будет? Или ещё чего похлещё выдумала. В принципе, я не удивлюсь, она такая, что может, что угодно, если надо.
Как бы там ни было, но с этой проблемой я разобрался. Но при этом появилась новая проблема — активный поиск Надеждой Петровной мне невесты.
Ну да ладно, пусть ищет, а там разберусь.
В крайнем случае, скажу, что всё ещё страдаю по Зине.
Так что с Мулиной матерью я помирился, о чём на следующий день за ужином и сообщил Модесту Фёдоровичу. Тот обрадовался и назвал меня умницей.
У Мулиного отчима и Машеньки было всё хорошо. Кроме любви их соединяла наука. Они, думая, что никто не видит, всё время смотрели друг на друга блестящими глазами и постоянно норовили прикоснуться, ну хотя бы пальцами.
С Дусей правда вышла нехорошая история. Машенька засекла, как та пыталась молотком разбить голову Менделееву. Разразился жуткий скандал со слезами и выяснением отношений. И теперь разобиженная Дуся переехала жить ко мне вместе с экспроприированной у Модеста Фёдоровича китайской ширмой. Всё бы ничего, вот только храпит по ночам она сильно.
Тоже, что ли, её кому-то замуж отдать? Или новую квартиру себе начинать искать? Так ведь она за мной увяжется.
— Муля, не спи, замёрзнешь! — хохотнул Володя и окатил меня из ведра ледяной водой.
От неожиданности я заорал, и тут же на меня набросился Митрич с двумя вениками и принялся свирепо хлестать.
Час спустя мы сидели перед избушкой, во дворе, и ели шашлыки.
— Ммммм… — мурлыкал Йоже Гале, вгрызаясь в ароматные мясные ломтики, перемежеванные кольцами лука.
— Вкусно, — одобрил Козляткин, повернулся ко мне и салютнул шапуром, — молодец, Муля, хорошо придумал.
Я улыбнулся и кивнул. Благодарит он меня. А сколько боёв мне пришлось перед ним выдержать, чтобы отстоять эту программу именно в таком вот формате.
Зато и результат есть.
Я оглядел довольные, умиротворённые лица присутствующих.
Толстогубый негр впился в шашлык и крепкими белыми зубами рвал мясо крупными кусками, прямо из шампура, и заглатывал их, не жуя.
— Мне кажется, он каннибал, — тихо пробормотал Володя, — ты гляди, как грызёт мясо.
— Его дед лично съел Кука, — также тихо ответил ему Козляткин, — что ему какой-то шашлык?
— Так Кука же вроде в Новой Зеландии съели? — удивился Митрич.
— В Австралии, — поправил его Володя, — это Сидор Петрович шутит так.
— Спать ты будешь с ними в одной комнате, — хмыкнул Козляткин, — посмотрим завтра, кто тут шутит, а кто нет…
Здесь следует сказать, что спать нам предстояло по трое в каждой комнате — у Митрича места маловато, особо не разгуляешься.
— Я хочу сказать тост, — поднялся со своего чурбачка Франце Штиглиц, — давайте выпьем за хорошие фильмы. Сейчас очень трудно снимать хорошие фильмы.
Все загомонили, опрокинули стаканы.
— Да уж, хорошие фильмы всё труднее снимать, — неожиданно поддержал его Большаков, — приходится или на военную тематику, или мелкосюжетные.
— И хороших артистов нет, — поддержал его Франце Штиглиц.
— Я могу вам порекомендовать лучшую артистку всех времён и народов, — моментально влез я.
— Кто она? — моментально сделал стойку Франце Штиглиц.
— Кто она? — нахмурился Большаков и спросил грозным голосом, — почему я ничего не знаю?
Козляткин аж вжал голову в плечи и посмотрел на меня квадратными глазами.
Ситуацию нужно было разруливать и то срочно.
Я кивнул Митричу и тот торопливо принялся наполнять стаканы водкой.
— Я говорю об актрисе всех времён и народов, — начал пиар-акцию я, — она, когда играет, то полностью преображается и вживается в роль. И зрители, кроме неё, других артистов больше не видят. Такой мощный талант.
— Как зовут? — спросил Большаков. Он выпил и теперь закусывал. От этого его настроение улучшилось опять.
— Фаина Георгиевна Раневская, — сказал я.