— Еврейка? — нахмурился опять Большаков.
— Это псевдоним, — дипломатично ответил я.
— Так, когда её можно увидеть? — продолжал выяснять Франце Штиглиц. — Я как раз собираюсь снимать новый фильм. Государство финансировало. И ищу подходящих артистов на роли. Роль главной героини у меня ещё свободна.
— У нас и своих фильмов вполне хватает, — торопливо возразил Большаков.
А Иван Иванов даже бросил шашлык доедать, вперился в нас взглядом и жадно слушал.
— Можно же сделать совместный югославско-советский фильм. И режиссёром будет товарищ Штиглиц. — предложил я, — а финансирование можно разделить между двумя странами.
— Интересная идея! — чуть не захлопал в ладоши Штиглиц, — и ведь как хорошо придумали! Когда вы познакомите меня с мадам Раневской?
— Да по возвращения и познакомлю, сразу. — я оглянулся на Большакова и Козляткиа и добавил, — если руководство, конечно же, не будет против.
— Раневская, — задумчиво повторил Большаков, — так вот почему на тебя Завадский жаловался.
— Завадский держит её на вторых ролях. А если роль получается удачной, он сразу отбирает её и отдаёт Марецкой.
— Да, бабы всегда умели из нас верёвки вить, — хохотнул Большаков и схватил новый шампур с шашлыком.
Его настроение явно опять улучшилось. Гроза миновала.
Я посигналил глазами Митричу, мол, наливай.
Тот моментально разлил водку по стаканам.
— У меня есть тост, — решил ковать железо пока горячо я, — давайте выпьем за будущий совместный югославско-советский фильм с Раневской в главной роли. Который посрамит капиталистов и покажет им, как надо снимать настоящее кино!
— Ох, ты и жук, Муля, — хмыкнул Большаков, но, однако, выпил.
Даже негры выпили. И вдруг тот, что постарше, толстогубый, истошно запел что-то на своём гортанном наречии, периодически отфыркиваясь, далеко высовывая язык и выпучивая глаза.
Все умолкли и уставились на него как на чудо господне.
— Чего это с ним? — испугался Володя.
— Шашлык был, видимо, несвежий, — прикололся я.
— Да ладно тебе! Шашлык свежий был! — возмутился Митрич и запричитал, — ты гля, как его корёжит, бедного. В город надо его, в больницу везти.
— Расслабься, Митрич, — засмеялся Большаков, — это у них народная ритуальная песня такая. Которая выражает восторг от гостеприимства.
— Святы батюшки, — Митрич хотел перекреститься, но скосил глаза на Большакова и передумал.
— А вот скажи, Муля, как это тебе удалось Сидора Петровича уговорить, чтобы он финансирования из Большого театра на Глориозовский перекинул? — задумчиво спросил Большаков, глядя на костёр, когда лютый негр, наконец, иссяк и замолчал.
— Иван Григорьевич, мы же должны развивать не только один Большой театр, правда? — глядя ему в глаза, парировал я. — У Глориозова хороший театр, но находится всегда в тени. И финансирование ему идёт по остаточным принципам.
— Аааа! Вот как, — догадался Большаков, — Так это ты у него недавно бенефис пьесы Островского устроил?
Я скромно кивнул.
— И зачем тебе это надо было? — с подозрением он посмотрел на меня.
А товарищ Иванов напрягся и начал опять чутко прислушиваться.
— Хотел собрать всех режиссёров вместе, — ответил я. — В одну кучу.
— Зачем? — не понял Большаков.
— Хотел посмотреть, как они будут одну и ту же задачу решать, — сказал я и добавил, — хочу понять, почему это у нас столько режиссёров и они получают такие деньги, а фильмы у нас ставятся не настолько шедевральные, как бы хотелось.
— Узнал? — спросил Большаков.
— Узнал, — ответил я.
— В понедельник зайди ко мне, секретарь тебе назначит время. Расскажешь свои соображения, — сказал он, и моё сердце радостно ёкнуло.
Митрич разлил по стаканам. Выпили. Закусили.
Было тихо и тепло.
Сидели и смотрели на догорающий костёр. Над нами шумели верхушками дубы и вязы, закрывая крупные звёзды в ночном небе. Где-то крикнула заполошная птица. Говорить не хотелось. Было тихо-тихо. Умиротворённо и созерцательно. Просто сидели и смотрели.
Очень хорошо было…
Глава 4
Не успел я прийти в себя после активных выходных на природе, как меня вызвали в Первый отдел, стоило только зайти на работу.
Узнал я об этом событии от шефа, который прибежал моментально: глаза выпучены, руки трясутся.
— Смотри мне, Бубнов! — потрясая кулаками, попытался сформулировать угрозу Козляткин.
Выглядел он после двухдневных излияний неважно. Это Муле было нипочём — молодой организм, хорошая закусь и выпивка, отличная экология. Да и пил я на природе не так уж и много. Больше пытался разные вопросы порешать.