— И крыльцо поправить! — категорическим тоном сказала Ложкина.
— Да крыльцо — это ерунда, — хмыкнул Печкин, — за день управлюсь.
Ложкина согласно кивнула, и её лицо опять приняло безмятежный вид.
— И вот мы так и порешали, — скромно улыбнулся Печкин.
— Ой, мамочки, — пролепетала Белла.
— Да чего ты, — ласково сказал ей Печкин, — будете в гости приезжать. Летом как на дачу. Можно хоть в нас жить, хоть даже и у сестры. У той так вообще дом на два входа. Покойный муж для детей строил. А они вишь как, упорхнули…
— Да я не про то! — отмахнулась Белла.
— А про что? — спросил слегка уязвлённый Печкин.
— А что с комнатой твоей, Варвара, будет?
— Как что? — не дав Варваре ответить, пояснил Печкин, — обе комнаты, и моя, и Варвары Карповны, отойдут обратно государству. Молодым людям в стране жить негде, вон как мыкаются сердешные. А у нас две комнаты пустовать будут? Нет. Мы посоветовались и вот так решили.
Теперь уже и Муза охнула.
И я понял, когда Белла печально сказала:
— Но как же оно так теперь будет-то? Нам же непонятно кого могут прислать сюда жить.
Теперь уже все всё поняли.
Муза посмотрела на Ложкину и жалобно сказала:
— А, может, ещё на немножко останетесь? Тем более вон Петру Кузьмичу ещё до пенсии доработать в театре надо…
Печкин хмыкнул:
— А вот тут так вообще занятная история получается…
Ложкина и себе улыбнулась, а Печкин с важным видом продолжил:
— Там, на селе-то, новый клуб отстроили. Для молодёжи, значиться. А руководить ним и некому. Вот меня директором и позвали туда. Теперича хоть на старости лет побуду большим начальством, — с этими словами он приосанился.
— А зарплата даже побольше будет, чем в театре его, — удовлетворённо добавила Ложкина.
— Но как же так? — растерянно сказал Герасим.
— Ну, вот сами посудите, — степенно молвила Ложкина, — тут я ютюсь в комнатушке, где и кухня общая, и в сортир поутру еле очереди дождёшься, и со стиркой туго, вечно сушить негде.
Муза и Белла синхронно вздохнули: бытовые вопросы оставляли желать лучшего.
— А там я аж на четыре комнаты королевишна буду! — похвасталась Ложкина, — и женой начальника большого. На селе же директор клуба — это как министр туточки. Да со мной и жена главного бухгалтера, и жена председателя колхоза дружить сразу будут.
А Печкин опять с довольным видом закивал.
Я порадовался, что люди нашли себе место в жизни. Но вот кого сюда поселят — непонятно. Не зря, видно, та монументальная тётка про жильцов всё вынюхивала. Очевидно, есть у них чуйка.
— Но ведь скучно на селе жить вам будет, — в последний раз попыталась увещевать их Белла, — ну ладно ещё летом, грядки, то да сё. А зимой вы же от тоски совсем взвоете!
— Да что там взвоем, — отмахнулась Ложкина, — я и туточки только на рынок, да за керосином и ходила. А там, если совсем скучно будет, Пётр Кузьмич в клубе концерт какой-нибудь придумает.
— Я даже театр Глориозова к себе приглашу, на гастроли, — мечтательно улыбнулся и подмигнул нам Печкин.
А в театре Глориозова шла очередная репетиция.
Я как раз решил заглянуть, чтобы повидаться с Фаиной Георгиевной (при всём моём к ней уважении, человек она творческий и увлекающийся, так что контроль над нею был нужен жёсткий). А заодно и за Печкина хотел по поводу его увольнения словечко замолвить, ведь не чужими же людьми стали, особенно в последнее время (кстати, подарок их, из собачьей шерсти, Дуся экспроприировала. Сказала, что мне такой носить рано ещё, а вот ей в самый раз будет. Я только облегчённо вздохнул).
На сцене метались растерянные актёры, все в каких-то рваных комбинезонах, некоторые с граблями и вёдрами в руках. Один из них изображал трактор. Так я понял по тому, что на него была надета картонная картинка с рисунком трактора, и он периодически воздевал руки к условному солнцу и с надрывом восклицал:
— Дыр-дыр-дыр!
Перед сценой суетился режиссёр. Я его не знал, но, судя по тому, как он чуть ли не выпрыгивал каждый раз на сцену — это был режиссёр-новатор, явно из нового поколения режиссёров.
В данный момент он верещал:
— Альфрэд! Вы — позор пролетарского искусства! Где экспрессия⁈ Где диссонанс между унылым мещанским прошлым и новым советским будущим⁈
Альфред, изображающий трактор, закричал свой «дыр-дыр-дыр» ещё более визгливым голосом. И даже руками попытался изобразить что-то, больше похожее на пресловутый танец «Яблочко». Но получилось явно неубедительно.