— Да дурак он, — нахмурился Модест Фёдорович, — решил на себя всё моё финансирование перетянуть. Но мы всегда конкурировали.
— А Ломакина?
— Машка уже рассказала? — покачал головой Мулин отчим.
— Ты отставишь эту ситуацию?
— Ну а что мне делать? Мстить, как граф Монете-Кристо? — возмутился Модест Фёдорович. — Я не буду ему уподобляться и вести все эти закулисные игры.
— Так он тебя быстренько обскачет, — не согласился я.
— Муля, — вздохнул Модест Фёдорович, — я всю жизнь занимаюсь наукой. Чистой фундаментальной наукой. И вся эта возня мне не интересна. Пусть что хочет делает. Жизнь всё сама рассудит.
Я смотрел на него и удивлялся. Взрослый человек же. Неужели он верит во всеобщую справедливость?
Да этот Попов сожрёт его скоро с потрохами. Мулиному отчиму нужно срочно менять мировоззрение, иначе он с таким подходом пропадёт. А вслух сказал:
— Нужно не дать возможности Попову вредить тебе. И Маше.
— Да ну его! — отмахнулся Модест Фёдорович, — расскажи лучше, как у тебя дела?
От Мулиного отчима я возвращался на работу с тяжелым сердцем. Модест Фёдорович как ребёнок. Да, верить в торжество Добра над злом — это хорошо. Но наивно. И не нужно ждать, пока жизнь накажет обидчика. Иногда нужно помочь с наказанием.
Я размышлял, перебирал варианты, как именно я могу наказать Попова. Причём так, чтобы его, желательно, перевели работать куда-то аж в Киргизскую ССР. Квалифицированные кадры везде нужны.
Раз он начал в открытую уже вредить, то и ему нужно сделать зеркальный ответ. Только как я это сделаю, если не пересекаюсь с Поповым вообще нигде? А Мулин отчим не хочет.
Задумавшись, я чуть было не налетел на Козляткина. Тот был взволнован:
— Муля! — прошипел он, — ты где должен быть?
— На работе.
— А ты где шляешься в рабочее время?
— К отцу заглянул, — не стал выкручиваться я, — на минуту буквально. А что?
— Там из приёмной Большакова уже два раза тебя спрашивали, — тревожно сказал он. — Тебя вызывают, как вернёшься.
— Отлично! — обрадовался я.
Визит к Министру уже дважды переносился из-за его плотного графика командировок.
— А зачем он тебя вызывает? Что ты уже опять натворил? — продолжил допрос Козляткин.
— Ничего не натворил, — развёл руками я, — напросился на разговор ещё тогда, на природе.
— Зачем разговор? — подозрительно взглянул на меня Козляткин.
— Хочу о вашем повышении поговорить, — сказал я и, оставив ошеломлённого начальника в коридоре, я отправился в приёмную к Большакову.
Глава 11
В приёмной, к удивлению, продержали меня недолго. Да и сама приёмная была «не такой как все». Нет, дубовые резные панели и обитые дорогим бархатом кресла с диванчиками присутствовали, как и полагается. И фикус в кадке был на месте. И паркет. И алый ковёр с узбекскими ромбами. И даже торшер под зелёным абажуром.
Однако главное отличие было — это секретарша. Хотя я неправильно выразился — секретарь. И опять неправильно. Надо так — Секретарь. Вот теперь правильно. Именно так, с большой буквы. Хотя с виду Секретарь не впечатляла. В первые три секунды. Старенькая, скрюченная старушка с аккуратной «дулькой» на голове, крючковатым носом и в огромных очках. Она зябко куталась в бледную вязанную шаль и чуть слышно пахла пудрой и нафталином. Но дело своё старушка знала на ура:
— Молодой человек, — интеллигентно проскрипела она, — Иван Григорьевич — человек занятой. У вас будет ровно восемь минут. Вы тезисы подготовили?
— Какие тезисы? — удивился я.
— А вы не с докладом разве? — удивилась она, заглянула в объемный гроссбух на её столе и позволила себе чуть поморщиться, — у меня здесь записано: «Доклад. Бубнов Иммануил Модестович. Тема — Советско-югославский кинематограф». Регламент — три минуты. Лучше три с половиной. На вопросы и обсуждение — пять минут. Отвечать кратко, ёмко, чётко. Это понятно?
Я кивнул в некотором уважительном обалдении.
— Сядете по левую сторону, на второй стул. У Ивана Григорьевича дальнозоркость, ему вдаль смотреть удобнее. Запомнили?
Я опять кивнул.
Старушка-Секретарь опять заглянула в объемный гроссбух и скрипуче добавила:
— Иван Григорьевич примет вас через девять минут.
Она пожевала губами и сообщила:
— Иммануил Модестович, у вас ещё есть время набросать кратко тезисы. На том столике карандаш и бумага, — она указала костлявым, чуть подрагивающим запястьем на боковой столик, у окна. — Приступайте. Потом покажете мне.