Особенно старалась Оля. Надо будет её куда-нибудь пригласить. Симпатичная деваха. Правда, язык без костей.
Также нужно будет провести комсомольское собрание. Образцово-показательное. Вот только высоких гостей отбудем, и сразу проведу. Хорошо, что их визит перенесся на две недели. А то что-то в последнее время такая суета, вообще ничего не успеваю.
Я вытащил из-под папки лежащее на столе письмо. Письмо было от Зины. После того вечера в театре она решила, что может претендовать на меня, на мою руку и сердце, и принялась с маниакальностью вылавливать меня, где только можно.
Я не хотел идти с нею в прямую конфронтацию, поэтому просто старался избегать. Но при этом я реально понимал, что рано или поздно всё это закончится и придётся выдержать капитальную разборку.
Я вытащил листочек из конверта и вздохнул.
Круглым каллиграфическим почерком там были написаны стихи. Что-то типа ах, любовь-морковь. Я не дочитал, в общем, эту графомань.
Что ж, разборке быть. И нужно не откладывать, а то она меня укачает.
Я смял бумагу и бросил конверт, вместе со стихами, в корзину для мусора.
Мысли перескочили на Фаину Георгиевну. Пока она меня слушает. После того триумфа в театре и «аукциона» у режиссёров, она воспаряла духом и поверила в себя. Пусть пока играет у Глориозова. Он будет терпеть её характер (хоть она и старается очень уж сильно его не гнобить). Потому что знает, что финансирование зависит от меня. И занавес для сцены он у меня таки выцыганил.
Я вздохнул.
А ведь мне теперь придётся взамен этих денег делать Козляткина начальником. А для этого предстоит разговор с Большаковым. Хорошо, что он тоже будет вместе с высокими гостями. Завтра же выясню у Козляткина, что там планируется точно, и буду думать, как накачать его и вывести на разговор. Надеюсь, коньяк будет и будет хорошим.
Я ещё раз вздохнул и с хрустом и подвыванием потянулся.
Проклятые папки! Ничего разобрать не могу. Придётся подкатить к Ларисе. Только нужно правильно понять, как у неё всё выяснить, чтобы она и не догадалась.
Я печально перевернул очередную страницу, от руки исписанную цифрами в колонку. Рядом была отпечатанная на машинке такая же страница.
И тут в дверь позвонили. Так как в квартире я сейчас был сам, то пришлось идти открывать.
На пороге стоял незнакомый мужик. Он посмотрел на меня недобрым взглядом и сердито сказал:
— Бубнов, где деньги?
Глава 2
У меня было два варианта: первый — спросить, какие деньги, и пусть объясняет, и второй — сказать, что денег нет и разобраться с ним сразу. Поэтому я выбрал третий вариант, сказал:
— Подожди секунду, я сигареты возьму. Пойдем, покурим. А то в квартире, сам понимаешь, коммуналка, все уши греют.
Мужик понимал.
С виду он был обычный гражданин средней руки, ничем не примечательный. Но кто его знает.
Я захватил сигареты, и мы вышли во двор, закурили. Он повторил:
— Бубнов, где деньги, я спрашиваю?
— Уточни, какие именно? — невозмутимо спросил я, выпуская дым.
— О! Дак ты не один госконтракт срезал? — уважительно протянул он и добавил, — те самые.
— А, те, — затянулся я и ответил, — записывай или запоминай. Адрес: улица Ленина, дом 61, квартира ¾. Пакет лежит на столе. Вот ключ от квартиры.
Я протянул ему ключ, он, даже не удивившись, забрал его.
Мы ещё перекинулись парой слов ни о чем, и он ушел.
Ну-ну, иди, иди. Там тебя уже ждут.
Надеюсь, больше никому не нужны эти деньги?
Дуся сказала, что Мулин отчим с молодой супругой уже вернулись, поэтому на следующий день я отправился к Модесту Фёдоровичу прямо на работу.
— Привет, сын! — обрадовался он мне. — Чего домой к нам не заходишь?
Он сильно изменился: помолодел, похорошел, и аж светился весь изнутри. Вот что любовь делает с людьми. А если к любви прилагается молодая жена — то вдвойне (и даже втройне).
— Да всё некогда, — отмахнулся я, — вон комсоргом меня выбрали, так общественная нагрузка добавилась, сам понимаешь.
— Общественная нагрузка — это зло, — вздохнул Мулин отчим и назидательно добавил, — но это хорошее зло, полезное. Так что тяни, старайся. Молодец, Муля. Я рад за тебя и горжусь.
— Как там Маша? — спросил я.
— Да нормально, правда опять начала вторую главу диссертации переписывать, — проворчал Модест Фёдорович, но беззлобно, можно даже сказать, с гордостью. — Правда, с Дусей всё никак общий язык найти не могут.
— А я-то думаю, почему Дуся ко мне решила перебираться, — усмехнулся я.
— Женщины, — философски пожал плечами Модест Фёдорович и спросил, — говорят, ты с матерью рассорился, Муля?