Мулина мама минут пять послушала информативную лекцию о торфовых компостах, не выдержала и ушла обратно. Напоследок едко заявив:
— Заканчивайте уже. Там Валентина скучает.
Думаю, в любой другой ситуации Анна Васильевна потащила бы потенциального зятя к Валентине. Но сейчас речь шла о самой важной на планете теме — о личинках чёрных плодовых мушек.
— И я окропляю их этим раствором два раза в неделю! И обязательно вечером, — строго похвасталась Анна Васильевна.
В моём лице она нашла благодарного слушателя. Все её домашние при упоминании ортофосфатов и чилийской калийной соли старались сбежать подальше. Друзья и знакомые, заслышав слова «вермикулит» и «сидераты», начинали срочно вспоминать, что в доме не выключен утюг. А когда Анна Васильевна начинала рассказывать о метаболизме бобовых, впадал в отчаяние даже Геннадий, суровый мужик, который пешком дошёл до Берлина, ломал арматуру голыми руками, а нынче работающий дворником.
Из меня, конечно, как агроном, так и мелиоратор, — так себе. Дома, в том ещё мире, я даже умудрился засушить кактус, который коллеги презентовали мне на какой-то праздник. Он был жаростойким и его родина, по преданиям, находилась где-то примерно в пустыне Намиб, но у меня он сразу же сморщился и благополучно усох. Из лимонного дерева, которое я лелеял и нежно выращивал в кадушке в своём кабинете, я снял урожай в виде двух кастрированных лимонов. Они были зеленоватого цвета и жутко воняли нестиранными носками. Два лимона за шесть лет! А, если считать, сколько я туда влил сидератов, вермикулитов, ортофосфатов и прочей дряни, то цена одного лимона равнялась примерно цене за последнюю модель сумочки «Биркин».
И вот теперь мне доверительно рассказывали о вермикулите.
Высшая форма доверия!
Я торжествовал.
— Муля! — вдруг прервала рассказ о глубоком рыхлении пахотного горизонта Анна Васильевна и с таинственным видом взглянула на меня, — я решила сделать тебе подарок!
Я насторожился.
Анна Васильевна схватила какой-то горшок и протянула мне:
— Вот! Это вам. Подарок!
Я с благодарностью принял дар, рассматривая растение, с виду похожее на засушенного кудрявого гипертрофированного кузнечика.
— Очаровательно! — сказал я дипломатичным тоном.
— Это кориантес! — дрожащим голосом молвила Анна Васильевна. — Мне его из Колумбии привезли.
Я выслушал лекцию о способах опыления кориантеса, и мы вернулись пить чай. При этом я прижимал к себе горшок с кузнечиком и имел мечтательный вид.
Я был настолько окрылен этим подарком, что вполне благосклонно съел блины, собственноручно нажаренные Валентиной. Выпил две чашки чая. И даже почти искренне похвалил, когда Валентина спела для меня песню.
Домой я приехал счастливый и умиротворённый. Наличие у меня кориантеса примирило со всем остальным несправедливым миром. Я настолько размяк душой, что даже не сопротивлялся, когда Надежда Петровна категорическим голосом сказала, что на следующей неделе мы с Валентиной идём в театр.
Дома я поставил кориантес на шкаф. Запретил Дусе даже смотреть в его сторону и громко дышать и сразу уснул.
А на работе, отбившись от рутинных рабочих задач, я сразу же отправился к Секретарю Изольде Мстиславовне. Как и договаривалась, через час после обеда.
В приёмной была тишина. Большаков отбыл по делам, а остальные коллеги предпочитали обходить это место по широкой дуге.
— Изольда Мстиславовна, — поздоровавшись, торжественно сказал я, — я хочу подарить вам это. Мне почему-то кажется, что вы оцените.
И я протянул ей горшок с монструозным кузнечиком.
— Кориантес⁈ — всплеснула руками Изольда Мстиславовна и побледнела, как полотно, — Иммануил Модестович… но это же! Это же! Неужели?
Казалось, она вот-вот упадёт в обморок.
— Да! Его прямо из Колумбии привезли, — скромно добавил я, — мне показалось, что вы оцените.
Изольда Мстиславовна оценила и теперь смотрела то на кузнечика, то на меня с одинаковым выражением блёклых глаз. И выражение это колебалось от восторга до самозабвенного исступления.
Мы разговорились. Мы стали друзьями и практически родственниками. А когда оказалось, что наша точка зрения на борьбу с чёрной плодовой мушкой абсолютно совпадает, Изольда Мстиславовна готова была усыновить меня.
В общем, проговорили мы взахлёб почти до конца рабочего дня.
И уже к концу смены я стал обладателем бесценной конфиденциальной информации о жизни, привычках и проблемах Большакова. Теперь я знал, какие ушные капли предпочитает Иван Григорьевич, почему он не любит крыжовник и как зовут его пса. Теперь я знал всё!