Улыбаясь, словно мартовский кот перед полной миской жирной сметаны, я вернулся к Козляткину и прямо с порога заявил:
— Сидор Петрович! Я разработал стратегию и готов её вам рассказать!
Глава 14
Я сидел в своей комнате, за столом, размышлял о сегодняшнем разговоре с Козляткиным, и сосредоточенно точил ножи.
Дуся уже дня два или три подряд ворчала, ворчала, и я не выдержал. Так-то у нас во дворе периодически появлялся вечно угрюмый дед Никита. Он точил всем ножи, ножницы, делал всяко-разную мелкую починку — от примусов до шпульных колпачков (не знаю, что это такое, но соседки обсуждали и я услышал). Говорят, мог даже часы починить, если не очень сложная поломка была. А в последнее время его давно что-то не было, ножи затупились, поэтому Дуся ворчала.
И вот я решил спасать ситуацию и точил по старинке, бруском.
И, как обычно, в дверь постучали.
— Открыто! — буркнул я, не прерывая занятия.
В комнату заглянул Герасим.
— Дарова! — сказал он и спросил, — Не помешаю?
— Заходи, — кивнул я.
После того случая с неудавшимся самоубийством, Герасим сильно изменился. Сейчас он был чисто выбрит, подстрижен, одет в чистую рубашку с накрахмаленным воротничком и в видавший виды костюм, но опрятный и отглаженный. Пахло от него одеколоном, а ботинки были начищены до блеска. И главное, он был абсолютно трезв (после того случая, справедливости ради, следует отметить: пьяным или выпившим я его ни разу не видел).
— Чай будешь? — спросил я, и, зная, что он вечно голодный, добавил, — там Дуся картошки с грибами натушила. Будешь?
— Благодарствую, Муля, — степенно ответил Герасим, — но я уже поужинал. А вот поговорить хочу.
— Давай поговорим, — кивнул я, продолжая точить нож.
— Муля, ты брусок неправильно держишь, — вздохнул Герасим и строго сказал, — дай сюда.
В его ловких руках брусок порхал, словно бабочка-ночница, туда-сюда. Уже через пару минут все ножи были наточены до идеального состояния.
— Ты только бабе своей скажи, Евдокии, а то порежется ведь, — предупредил Герасим.
— Благодарю, — сказал я и добавил, — что-то давно не видно тебя было.
Тот посмотрел на меня с мрачным видом и признался:
— Так я же в деревню ездил, Муля.
— В какую деревню? — сначала не понял я.
— К Валюхе, — вздохнул Герасим.
— И как там она? Как приняла тебя? — от удивления я обо всём забыл, даже о Козляткине с его проблемами.
— Не очень она, — опять вздохнул Герасим, — работы там шибко много. Всё на материных плечах, а там дом же, хозяйство. Отец-то её с войны не вернулся, и мать сама всё тащит. И девки там, сёстры её, подрастают. И дочка. Вот Валюха, как приехала, так и впряглась сразу в работу. Головы поднять некогда, исхудала вся…
Он опять вздохнул и мрачно посмотрел на меня:
— А я же вижу, как ей тяжело. Она с лица совсем спала. Да и бабы там, в деревне, шпыняют её, за дочку, что нагулянная, и вообще.
Он немного помолчал, пожевал губами и продолжил:
— Она же, Валюха, хоть и незлобливая, а дурная. В село своё забитое приехала и на следующий день там свадьба у соседей была. Так она вырядилась и попёрлась туда, вся разряжённая. Ну, так, как она по ресторанам этим гулять привыкла. Ещё и, говорят, жёлтые румынки одела и плясала так, что кошмар. Вот бабы и осерчали на неё всем селом.
Я изумлённо покачал головой, это ж надо было додуматься.
— Так что совсем несладко ей там. И в колхоз не берут её. Там жена главного бухгалтера на неё окрысилась, что она на свадьбе с ейным мужем плясала, и велела, чтобы не брали её, даже в огородную бригаду.
— Мда, — покачал головой я. — И что ты дальше делать думаешь?
— Да вот, Муля, мысли у меня в голове, всякие. А как правильно — не знаю. Подскажи, а?
— Излагай, — кивнул я.
— Да вот я так полагаю, что обратно сюда ей возвращаться нельзя. Никак нельзя, — сказал Герасим и хмуро посмотрел на меня, — она, как только сюда вернётся, опять по ресторанам этим пойдёт. А так-то нехорошо. Неправильно это…
— Согласен, — поддержал его я и Герасим даже чуть улыбнулся, с облегчением.
— А вот думаю я, в деревне ей совсем плохо, — он опять взглянул на меня, — бабы её там точно заклюют…
— Вполне может быть, — сказал я, — Деревня. Патриархальное общество. Там нельзя вести себя, как в ресторане.
— Отож и я говорю! — обрадовался Герасим, но дальше сбился с мысли и умолк.
— И как ты думаешь разрешить ситуацию? — подбодрил его я.